Поделиться:
11 марта 2013 00:00

Б. А. Занавес

 

С. Ш. и Д. Г. – с поклоном и благодарностью

за умные рассуждения о современной литературе

 

Сочинения господина Акунина всегда читал с любопытством.

Особенно в отпуске и в транспорте.

Формат изданий любезен был народу тем, что аккуратная книжка про бессмертного Фандорина легко помещалась в просторном кармане какого-нибудь плаща. Мялась и терзалась без сожаления. Не требовала пиетета и ритуального омовения рук. Вполне совмещалась и с петербургской толкучкой в «час пик», и с поеданием непременного бутерброда. Да и сами романы в псевдоимперском стиле не казались скучными.

Во всяком случае по ходу знакомства с очередным сочинением.

Правда, перечитывать их заново почему-то не хотелось. В отличие от других мастеров детективной литературы: Кристи, Форсайта, Фрэнсиса – и даже вполне устаревших братьев Вайнеров (кто помнит?).

И вот ведь что любопытно: разбитый личным неустройством и вполне советский инспектор угрозыска Стас Тихонов периодически напоминает о себе с книжных полок.

А томный «антисоветский» жуир Эраст Фандорин – нет.

Не хочется его.

Фандорин живет сложной недосамурайской внутренней жизнью. Русский дворянин (как будто), приобщившийся к тайнам технического прогресса и японской культуры, воспарил над убогими соотечественниками. Его воспоминания и размышления не менее существенны для повествования, чем сюжетная интрига. Профессиональный убийца Шакал, хитроумно замаскировавший уникальную снайперскую винтовку под инвалидный костыль, при интеллектуальном сравнении со статским советником выглядит овощем на грядке.

Но расчетливая методика охоты Шакала на генерала де Голля выигрывает в главной детективной номинации: напряженная достоверность. Нереальные человеческие качества приторного акунинского супермена проигрывают профессионализму жестокого английского убийцы. Хотя даже его подлинного имени читатель так и не узнает.

Форсайт обречен на перечитывание. Б. А. – только на чтение.

Но тут дело вкуса, конечно.

Теперь о главном.

При первом впечатлении романы Б. А. действительно нравились. Факт. Неприятно как-то отталкивал лишь сам Фандорин. И в принципе понятно почему. При всей ненормальной правильности своего героя, автор создал персонажа совершенно дехристианизированного.

Это прискорбно.

Инспектор МУРа Тихонов утомлен тяготами повседневной службы, неприкаянностью и маленькой зарплатой. Но он ничего не знает о Боге. Вайнеровский «сыскарь» легко совершает греховные поступки, но без фандоринского восторга и только потому, что ему неведома другая жизнь, в которой Бог есть. Впрочем, увы, как и абсолютному большинству советских людей, зажатых в тиски бытовых проблем и мелких семейных драм. Поэтому ли, по другим ли причинам, но Тихонова, умирающего у здания аэровокзала («Гонки по вертикали»), жалко. Тем паче, роковую пулю от Батона он схватил в общем-то глупо, случайно споткнувшись о преступника в буфете.

Интеллектуал Фандорин знает о Боге: очевидно. Но он сознательно исключает и Бога, и богословское понятие греха из своего мировоззрения. Христос слишком утомителен для совершенного супергероя, а может быть – и для его родителя. У сытого Фандорина нет рефлексии по поводу собственного поведения. Сыщик-каратист на каждой странице ведет себя так, чтобы все время себе, любимому, нравится. Чины Отдельного Корпуса жандармов ничем не лучше, и даже хуже, террористов-народников, которые им противостоят из революционного подпола. Кстати, симпатизирует Б. А. народникам или нет, но псевдоним-то у него довольно забавный: Б[АКУНИН].

В итоге: правды нет, правду олицетворяет лишь сам Фандорин.

Противоестественно. Так не бывает.

Возникает ощущение перебора, причем перманентного.

И даже когда автор умело создаёт у читателя впечатление будто бы Фандорина убивает коварный преступник («Коронация»), его как-то и не жалко. Во-первых, Фандорин выше человеков и выше Создателя в человеке. Он и так лишь снизошел до нашего грешного мира, так что давно пора ему перейти в другой, более высокий, значимый и подходящий по статусу. Во-вторых, ещё не добравшись до развязки «последнего из романов», мы уже знаем: первое впечатление обманчиво. Выкрутится.

От рук коварных преступников погибают лишь Тихоновы. Даже великий Шерлок Холмс, как мы хорошо помним, случайно спасся после схватки с математическим профессором Мориарти. И то лишь по воле читателей, впавших в отчаяние. А супергерои – Фандорины и прочие Бонды – неистребимы.

Хоть дустом их посыпай.

Кстати, и взаправду: выкрутился.

Но много позже какое-то странное чувство появилось и по отношению к миру, в который Б. А. поселил своего совершенного героя. Со временем пришло неприятное послевкусие от акунинских романов. Как будто сухое красное австралийское вино наутро оказалось дешёвым крымским портвейном. Специально перечитал кое-какие фандоринские приключения, однако тревожное впечатление от прочитанного лишь усилилось. Но выразить его в словесах все никак не удавалось.

И тут, дай Бог ему здоровья, помог разобраться сам романист.

Недавно Б. А. в своем блоге опубликовал пространный комментарий, посвященный Георгиевскому кавалеру, генерал-лейтенанту Борису Александровичу Штейфону. Подробности здесь: http://borisakunin.livejournal.com/

Отдадим должное известному литератору.

Из популярных и публичных персонажей современной России он широко обмолвился о герое Эрзерума, пожалуй, первым. Профессиональные историки, разумеется, не в счет. Имя Штейфона не на слуху, да и биография необычна. Но именно из этой необычности и собственных исторических экзерсисов Б. А. создал довольно грязненькую амальгаму. И Бог с ним, с мифическим Фандориным. Но тут речь шла о вполне реальном человеке. Поэтому без посткриптума к сочинению господина Акунина о генерале Штейфоне не обойтись.

Курсив наш.

 

«Какова этическая конструкция, психологическая защита, мимикрия сознания у того, кто по собственному выбору пустил корни во враждебной среде и добился в ней лидерства?
            Вероятно, некоторые из вас слышали про Бориса Штейфона – еврея, сделавшего хорошую карьеру в пассивно юдофобской системе, еще более успешную – в активно  антисемитской и совсем блистательную – в мире, где его соплеменников люто ненавидели и поголовно уничтожали».

Вполне допускаю, что Б. А. рассматривает российскую провинцию конца XIX века, когда родился и вырос Борис Александрович, в качестве враждебной для себя среды. Но на каком основании постфактум он выдаёт читателям свои собственные оценки и суждения за взгляды генерала? Что знает Б. А. о детстве и юности Штейфона, чтобы уверенно утверждать, будто бы будущий герой Эрзерума рассматривал среду, в которой рос и формировался, в качестве «враждебной»? Крещеными были уже и прадед, и дед Бориса Александровича, а вероисповедание в империи превалировало над национальностью.

Нелепо отрицать дискриминацию евреев в Российской империи. Однако о ликвидации всех дискриминационных ограничений предполагалось объявить Высочайшим Манифестом на Пасху 1917 года. В краткосрочной исторической перспективе Россия неизбежно расставалась с дискриминацией так же неотвратимо, как и с помещичьем землевладением.

Б. А. этого либо не знает, либо знать не хочет.

Что же касается бытового антисемитизма и связанных с ним предубеждений, то в начале ХХ века подобная «проблема» существовала не только в России, но и во Франции, в Германии и Австро-Венгрии.

В 1827–1914 годах через ряды русской армии по данным исследователя Йоханана Петровского-Штерна прошли как минимум 1,5 млн. евреев, из которых не менее 400 тыс. состояли на службе к 1914 году. Присягу новобранцев иудейского вероисповедания принимал раввин над священной Торой при свидетелях со стороны начальства и со стороны общества в Синагоге или школе, в которых отправлялись богослужения. При этом церемония присяги не совершалась в субботние дни и иудейские праздники. Правда, до Февральской революции 1917 года путь в офицерский корпус лицам иудейского вероисповедания действительно был закрыт.

В годы русско-японской войны 1904–1905 годов 6 евреев стали Георгиевскими кавалерами, заслужив по 3 знака отличия Военного ордена, и 2 – полными Георгиевскими кавалерами.

Генерал-лейтенант А. И. Деникин отметил любопытную деталь, вспоминая об отношении к евреям-новобранцам: «В некоторых частях была тенденция к угнетению евреев, но отнюдь не вытекавшая из военной системы, а приносимая в казарму извне, из народного быта <…> Ограничение начального образования евреев “хедером”, незнание часто русского языка и общая темнота еще более осложняло их положение… некоторые распространенные черты еврейского характера, как истеричность и любовь к спекуляциям, тоже играли известную роль».

В уставе внутренней службы 1910 года отмечены, кроме традиционных римско-католических и протестанских (лютеранских), также 13 иудейских, 12 магометанских, 11 ламаистских и 7 караимских праздников, в которые командирам и начальникам предписывалось осуществлять увольнения нижних чинов соответствующих вероисповеданий. В 1912 году российские Вооруженные Силы мирного времени («кадровые») насчитывали 1,4 млн. человек, в том числе – 1,26 млн. нижних чинов (среди последних – 78 % русских, 8 % поляков, 4 % евреев, 3 % татар и башкир, 2 % народов Кавказа, 2 % литовцев и латышей, 1,5 % немцев и эстов, 1 % народов Поволжья и т. д.). Таким образом, иудеи не были лишены права ношения оружия в империи и служили в войсках примерно в пропорциональном отношении.

Зимой 1899 года Л.-гв. в Кавалергардском Ее Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны полку состоялись торжественные похороны правоверного иудея, старейшего вахмистра Авель-Арона Исааковича Ошанского. С присутствием командования и чинов полка в синагоге, выставлением почетного караула, проводами и т. п. Сын Ошанского продолжал нести службу в полку.

Достаточно посмотреть и на столичные адресные книги конца XIX – начала ХХ веков, чтобы убедиться в том, как преодолевалась «черта оседлости».

Не будем отрицать очевидной дискриминации, но вряд ли что-то подобное было бы возможным в «пассивно юдофобской системе».

Проблема, однако, в том, что Штейфона трудно считать полным евреем по национальности: его мать, Прасковья Филипповна – дочь православного диакона. Б. А. возражает: «Для антисемитов вполне достаточно и половинки».

Так кто же, в таком случае антисемит, которого интересует национальная «половинка» Штейфона? И почему она так заинтересовала Б. А.? И он совершенно избегает ответа на вопрос: а считали ли Штейфона евреем сами евреи, причем верующие?

«Активно антисемитская система», по версии Б. А., это Белые армии Юга России.

Что ж, хватало антисемитского душка и там. Это правда.

Но далеко не вся. Примерно как половинчатое происхождение Штейфона.

В значительной степени антисемитизм присутствовал и в войсках Красной армии на Южном фронте, а о махновцах и петлюровцах говорить нечего. Вместе с тем в конце июня 1919 года в синагоге Харькова местная община прощалась с добровольцем, иудеем по вероисповеданию. Здесь же присутствовал командир 1-го батальона 2-го Офицерского стрелкового генерала Дроздовского полка капитан А. В. Туркул. В Крыму генерал-лейтенант П. Н. Врангель закрыл за погромную агитацию правые газеты «Русский Путь» и «Царь-колокол».

А вот выписка из дневника Генерального штаба полковника М. Г. Дроздовского за 18–19 марта 1918 года (цит. по: Дневник генерала М. Г. Дроздовского. Берлин, 1923. С. 58–59):

 

«Наши хозяева евреи, ограбленные вчера на 900 рублей, встретили нас крайне радушно: “Хоть день будем покойны” <…> Наш хозяин, еврей, говорил, что местные евреи собирались послать делегацию просить оставить угрожающее объявление о поддержании порядка, а то их перед нашим приходом грозили громить, а теперь грозят расправиться, когда мы уйдем. А ведь они не рискнули назвать ни одной фамилии. Бумагу, конечно, приказал написать. Авось страх после нас придаст ей силу, но только видеть себя в роли защитника евреев – что-то уж чересчур забавно».

 

Так что господин Акунин, выражаясь словами одного известного персонажа, упрощает

Наконец, по утверждению литератора, Штейфон совершил «блистательную карьеру» в нацистской Германии, «где его соплеменников люто ненавидели и поголовно уничтожали».

По поводу карьеры – чушь полная.

Блистательную карьеру Штейфон совершил в России, начав службу в русской армии рядовым (1898), и закончив ее генерал-майором (1920) за боевые отличия. При этом Борис Александрович был причислен к Генеральному штабу, занимал ответственные штабные и строевые должности. 2 октября 1941 года генерал-майор Штейфон по приказу командования войск Вермахта в Сербии де-юре стал командиром территориального ополчения, переформированного 18 ноября в группу по охране промышленно-заводских объектов (Werkschutzgruppe). В конце войны ему предназначалась совсем почетная должность: инспектора по обеспечению семей чинов Русского Корпуса, включенного в состав власовской армии.

Пожалуй, единственным достижением стало производство Штейфона в следующий чин генерал-лейтенанта (1943) приказом начальника LXV высшего командования специального назначения и командующего войсками Вермахта в Сербии генерала от артиллерии Бадера.

Но и только.

За годы русской службы Штейфон заслужил 6 русских и 1 британский орден, а также Георгиевское оружие за Эрзерум. В Вермахте – лишь Крест за военные заслуги II класса с мечами (1944).

Где блистательная карьера, существующая в воображении Б. А.?

Тем более, что в 1941–1942 годах нацисты тщательно проверяли происхождение Штейфона, доставляя ему массу неприятностей.

Сам Штейфон очень бы удивился, узнав, что Б. А. отнес его к истреблявшимся евреям. Подчеркивание искусственное.

По законам рейха Штейфон считался Mishlinge. В годы Второй мировой войны в составе германских Вооруженных Сил служили не только более 100 тыс. Mishlinge, но и полные евреи: 13 лейтенантов, 2 СС унтерштурмфюрера (оберштурмфюрера), 3 капитана, 2 майора, 1 подполковник (полковник?). Среди них – 20 кавалеров ордена Рыцарского креста Железного креста.

 

«В царской России еврейство – во всяком случае, официально – определялось не составом крови, а вероисповеданием, поэтому Штейфон смог поступить в офицерское училище».

 

Почему Б. А. называет пехотное юнкерское училище офицерским – известно только ему. Интересно, знаком ли Б. А. с подробностями службы Штейфона до его поступления в Чугуевское училище?

 

«Армейская среда относилась к евреям уничижительно, антисемитские шутки и жидоморные настроения там были в порядке вещей. Как себя чувствовал юнкер еврейского происхождения в такой атмосфере, описано в мемуарах выкреста М. Грулева “Записки генерала-еврея”».

 

Кроме М. В. Грулёва, надо читать ещё чьи-нибудь мемуары. Например, Георгиевского кавалера и колчаковского генерала И. С. Смолина (Муттерперля). И подсознательно помнить о субъективизме мемуариста.

 

            «Адаптироваться  молодому человеку удалось. Он виртуозно сочетал юнкерские проказы, приносившие популярность среди товарищей, с успехами в учебе и окончил училище по первому разряду. Отправился добровольцем на японскую войну, заслужил там пять боевых орденов, а затем сумел пройти конкурс в академию Генерального штаба, то есть вошел в элиту офицерского корпуса».

 

К сведению Б. А.: «конкурс в академию Генерального штаба» сам по себе еще не означал вхождения «в элиту офицерского корпуса». Ведь во время учебы из академии легко было и вылететь. Так, например, произошло с П. Н. Красновым. Например, только за период 1881–1900 годов академию оставили 913 обучавшихся офицеров.

 

«Конечно же, человек, сумевший утвердиться в изначально недружественной системе координат, не мог обрадоваться революции, которая обратила в прах все его достижения».

 

Еще как мог! Примеров десятки. Только представим себе на минутку, какие перспективы открывались бы перед Штейфоном, если бы он послушался уговоров, отказался от борьбы с большевиками и перешел на службу к Ленину и Троцкому! Ого-го!!! Дух захватывает.

Бывшему поручику Тухачевскому и не снились такие.

Забавно: мерилом человеческих поступков – и не литературных, а вполне реальных исторических персонажей – для Б. А. становится «сохранение приобретенных достижений». Ему даже не приходит в голову самое очевидное и простое объяснение: Генерального штаба полковник Штейфон, убежденный монархист, просто любил Россию, испытывая искреннюю ненависть к ее гонителям, разрушителям и убийцам своего Государя. На поверхности.

А может быть, Б. А. не знает, что Штейфон был принципиальный монархист?

А если не знает, то зачем пишет?..

 

«У Деникина полки обычно насчитывали 200-300 солдат, а дивизии – хорошо, если полторы тысячи».

 

Обычно – это когда?

На 5 октября 1919 года: 1-й Корниловский ударный полк – 945 штыков, 1-й Офицерский генерала Маркова полк – 882 штыка, 2-й Офицерский стрелковый генерала Дроздовского полк – 1352 штыка, Партизанский генерала Алексеева пехотный полк – 1118 штыков.

 

            «В годы гражданской войны хроническая юдофобия, свойственная царской России, воспалилась до людоедских размеров: среди большевиков было много евреев, что неудивительно, учитывая “черту оседлости”, ”процентные нормы” и другие прелести старого режима».

 

Здесь необходима ремарка.

Причинно-следственная связь между дискриминацией и активным участием значительной части российских евреев в революции и гражданской войне на стороне большевиков – налицо. Но разница между «чертой оседлости», «процентной нормой» и службой в провинциальной ЧК – очень существенна.

 

«В мемуарах белогвардейцев непременно поминаются “еврейчики-комиссары” и “жиды-чекисты” как виновники всех  бед России».

 

У Сахарова – да, верно, поминаются.

Однако других мемуаров (Витковского, Врангеля, Деникина, Лампе, Мамонтова, Махрова, Молчанова, Месснера, Родзянко, Туркула) Б. А., видимо, не читал.

 

«Обычной практикой для добровольцев было выискивать среди пленных евреев и немедленно, без разбирательств, “пускать в расход”».

 

Столь же «обычную практику» в отношении пленных офицеров и добровольцев, исключая мобилизованных, применяли большевики.

Так где искать виноватых?

Может быть, среди тех, кто развязал гражданскую войну, натравливая одну часть населения на другую?

  

            «Я очень внимательно прочитал воспоминания Штейфона о девятнадцатом годе, пытаясь найти хоть какие-то рефлексии на еврейскую тему. Ни слова. Вытеснил, отсек, заблокировал».

 

Трудно искать черную кошку в темной комнате.

Особенно, если ее там нет.

Какие могли быть «рефлексии на еврейскую тему» у православного христианина Бориса Александровича Штейфона, гордившегося своими принципиальными монархическими взглядами?

 

«Но расстреливать евреев своим солдатам не мешал. Один-единственный раз проговаривается про это, глухо. Пишет про фильтрацию пленных красноармейцев: “Инородцы выделялись своим внешним видом или акцентом”. Стало быть, для него они инородцы».

 

Для Б. А. не существует никакого другого вопроса, кроме еврейского, и, соответственно, других «инородцев». Хотя в частях Красной армии в годы гражданской войны сражалась масса самых разных «инородцев» – латыши (почти 40 тыс.), китайцы, венгры, башкиры и масса других «интернационалистов», отличавшихся от природных великороссов «внешним видом или акцентом».

 

            «Тут я живенько представил сцену для романа. “Господин полковник, ви же еврэй, я вижу! Пощадите!” Господин полковник, мрачнее тучи,  отворачивается, идет дальше. Подчиненные провожают его задумчивыми взглядами, вздыхают, передергивают затворы… И решил я, что этого голливуда мне не надо. Демобилизовал, в общем, Штейфона из прототипов».

 

И слава Богу.

Самое главное, что к Штейфону эта сцена не имеет никакого отношения.

 

            «По маловыразительным описаниям наступлений-отступлений в его мемуарах я попытался вычислить, в чем же ключ к этой личности, помимо самолюбивого стремления доказать окружающим, что он, несмотря на еврейскую фамилию, не хуже, а может быть, и лучше их».

 

Б. А. никогда не сможет найти этот загадочный ключ до тех пор, пока будет измерять жизненный путь человека стремлением к самолюбованию и успеху любой ценой.

 

             «Но вопрос о внутреннем раздоре, которого не мог не ощущать бравый генерал в постоянно сгущающейся антисемитской атмосфере, остается для меня открытым».

 

Самый простой способ его закрыть: не нужно выдумывать бравому генералу мифических проблем. У него в жизни хватало вполне реальных хлопот и забот.

 

            «Напомню, что фашисты уничтожили в Югославии две трети еврейского населения, и войска Штейфона, служившие по гарнизонам, не могли не участвовать в облавах».

 

В данном случае литературные фантазии заменяют историческое знание. Было бы неплохо, чтобы Б. А. сообщил научному сообществу: где, когда и какие части (подразделения) Русской Охранной Группы – Русского Корпуса, которые несли охранно-караульную службу в Сербии, а также участвовали в боевых действиях в Сербии и Боснии, участвовали в облавах еврейского населения. И вообще – много ли евреев проживало во время войны в глухой боснийско-сербской провинции, в которой служили корпусники по бункерам и огневым точкам?

Такие факты, кроме Б. А., неизвестны никому. Сохранились журналы боевой службы корпусных частей и подразделений по дням-неделям. Но пока нам кажется, что Б. А. просто очень смутно представляет себе историю и драму Русского Корпуса.

Тогда не стоит писать про Штейфона. Лучше про Фандорина.

Меньше шансов снискать сомнительные лавры Пикуля.

 

           «Б. А. Штейфон умер своей смертью 30 апреля 1945 года и даже успел с почестями упокоиться на немецком военном кладбище. А иначе висеть бы ему в петле вместе с Красновым, Шкуро, Султан-Гиреем и прочими коллаборационистами из числа белых генералов».

Как умер Штейфон – дело темное и до конца до сих пор невыясненное.

Но тут понятно, что палачи Краснова, Шкуро, Султан-Гирея и «прочих коллаборационистов из числа белых генералов» вызывают, видимо, у Б. А. больше симпатий, чем их жертвы. Это многое объясняет.

 

«Говорят, еврей – это не национальность, а судьба. Например, вот такая: мужественный, целеустремленный человек всю жизнь очень хотел забыть о своем еврействе, и ему это даже удалось.

Или нет?»

 

Резюме: «еврейство» – или точнее «полуеврейство» – Бориса Александровича Штейфона не дает покоя Б. А. больше, чем самому Штейфону. Реальная российская история оказывается гораздо более сложной и не такой наивной, как фон, на котором Фандорин совершает свои подвиги.

Вот мы и добрались до финального вывода.

В романах о приключениях Эраста Фандорина не устраивает Россия, которую нам описывает Б. А. При внимательном приближении всё оказывается ненастоящим. Искусственным. Декоративным.

К концу пьесы о судьбах России вдруг понимаешь, что написал ее советский человек.

И в этот момент на сцену медленно опускается занавес.