К истории одной дискуссии.

Из архива редакции журнала «Новый Часовой».

Письмо от 21 июля 1946 года

начальника РОВС генерал-лейтенанта

Алексея Петровича Архангельского –

генерал-лейтенанту Антону Ивановичу Деникину

Документ из фондов Бахметьевского архива

Колумбийского университета в США.

Впервые опубликован целиком:

Новый Часовой (Санкт-Петербург). 2006. № 17-18.

Брюссель, 21 июля 1946 года

Ваше Превосходительство,

Отвечаю Вам на Ваше письмо от 16 мая не для бесполезной полемики и не для не нужного самооправдания, а исключительно для того, чтобы по чувству долга перед моими сотрудниками и чинами Рус. О. Воин. Союза привести некоторые данные в разъяснении ошибочности Ваших утверждений.

Не сомневаюсь, что всякий мало-мальски беспристрастный судья вынес бы всем обвинённым Вами иной, чем Вы приговор (как это и было со мной в 1919 г.) и признал бы, что если и были совершены «ошибки», то они были вызваны не желанием «послужить Гитлеру потом и кровью», а совершенно другими, чисто патриотическими жертвенными побуждениями, всегда одушевлявшими наши воинские организации.

По обстоятельствам времени приходится быть кратким, касаясь, главным образом, лишь Бельгии, Франции и Германии, а Балкан и Шюцкора лишь вскользь.

Вы усмотрели «кампанию против Вас, поднятую с достойным удивления единодушием с большевиками», в информации РОВС-а о Ваших выступлениях в Америке.

Трудно признать за кампанию против Вас совершенно естественное осведомление чинов Рус. О. Воин. Союза о Ваших докладах, для чего по РОВС-у были разосланы и газетные отчёты о них и выдержки из письма ген. Ионова, признанные Вами – «ложными», но сущность коих теперь вполне подтверждена Вашим письмом ко мне. Ещё менее может быть признано «кампанией» против Вас те меры, кои мною были приняты для того, чтобы Вы были встречены в Америке нашими чинами с подобающим, как бывший Главнокомандующий, почётом и вниманием. Мало того, позднее, когда я уже узнал о Ваших выступлениях против РОВС-а и меня, я приветствовал начинания одного из руководителей его в защиту Вас при Ваших неприятностях с властями.

Нет, Рус. О. Воин. Союз, особенно при мне, «кампании» против Вас не вёл и не ведёт, считая её для себя совершенно ненужной, – а для русского дела, как и всякие эмигрантские раздоры, и вредной.

Вы находите мой приказ от 1 сентября 1939 г. «обращением русских эмигрантов и воинов в ландскнехтов».

Вы, вероятно, забыли, что во Франции тогда были мобилизованы русские эмигранты, угроза их мобилизации была и в других странах, это было несчастье для русских, вынужденных проливать свою кровь за чуждые нам интересы, но избежать это несчастья мы не могли и должны были его нести, сохраняя честь и славу русского имени. Именно об этом последнем и говорит мой приказ. Но Вам должно быть известно, что я был против добровольного вступления, а тем более отдельными русскими отрядами, в армии воюющих стран, раз не затронуты русские интересы, и в этом отношении мною и давались соответствующие указания.

Предложение «контингентов РОВС-а» генералу Маннергейму во время войны СССР против Финляндии.

С генералом Маннергеймом я обменялся письмами по вопросу о возможности для белых русских принять участие в войне против советской власти, считая, что победа Финляндии никак не могла угрожать существенным интересам России, а война, как всякий внешний толчок, могла повлечь за собой падение советской власти.

Ваши обвинения меня и начальников отделов РОВС-а в «челобитьях о привлечении чинов его на службу Германской армии и в пропаганде, толкающей чинов его на службу и в армию, и в иностранные легионы, и на работы в Германии, вообще всюду, где можно было бы потом и кровью» послужить Гитлеру и целям, поставленным им.

Эти обвинения обращены не по адресу (оговариваюсь, что о Шюцкоре будет сказано ниже). Обратимся к фактам.

а) Время от мая 1940 г. до начала войны с СССР. Германия в союзе с СССР.

После оккупации Франции и Бельгии многие русские, жившие в этих странах, остались без работы и вынуждены были поступать из-за куска хлеба (как и местные жители) на службу и на работу в германские учреждения, как на месте, так и в Германии. Приём на службу немцами проводился ПОМИМО РОВС-а [курсив Архангельского. – К. А.], к которому немцы питали недоверие. Даже в Германии приём на работы происходил помимо управления генерала Лампе.

Какая-либо пропаганда со стороны РОВС-а была просто излишней, ибо сама жизнь и её условия заставляли людей идти на эти работы. Но руководители РОВС-а не возражали против поступления на работы и, насколько могли, даже помогали устройству и на местах, и для отъезда в Германию.

В 1941 г. немцы в оккупированных странах организовали сначала «Комитеты», а потом «Управления по делам русской эмиграции» (УДРЭ), получившие большие права в отношении русских эмигрантов. С их появлением деятельность управлений РОВС-а была сильно стеснена.

Предвидя эти стеснения и возможность затруднений в сношениях, я 10 апреля 1941 г. предоставил начальникам отделов широкие права и большую самостоятельность.

Через несколько дней после этого Гестапо воспретило мне мою деятельность, как начальника РОВС-а иначе, как под контролем местного начальника УДРЭ (тогда ещё комитета). То же было сделано и в отношении местного начальника отдела РОВС-а. Не считая для себя возможным подчиняться такому контролю, мы оба совершенно отстранились от местной жизни, но я не счёл возможным прекратить свои сношения с начальниками отделов и продолжал их, рискуя неприятностями всякого рода.

В Париже положение было более лёгкое, но и там генерал Витковский, не шедший на сближение с УДРЭ, был через некоторое время смещён генералом Головиным, вошедшим в состав последнего.

В Югославии РОВС был совершенно разгромлен тотчас после оккупации и генерал Барбович устранён.

б) Время после объявления Германией войны СССР.

Война Германии против СССР была встречена в эмиграции с радостью и надеждами на свержение советской власти: большинство считало, что Германия будет вести войну только против советской власти и коммунизма, а не против России и Русского Народа, дабы обеспечить себе дружбу и помощь своего соседа. В России также ждали прихода немцев и встречали их, как «освободителей» цветами; войска сдавались целыми частями, не желая защищать советскую власть.

Позднейшие обстоятельства показали, что эти предположения были ошибочны.

На вопросы, обращённые ко мне нашими чинами, как относиться к призывам местного начальника УДРЭ записываться добровольцами в армию, формировать отряды и т. п., я отвечал, что надо выждать, пока не выяснится – ведёт ли Германия войну против только советской власти и коммунизма, или война ведётся против России и русского народа.

В развитие этих указаний и для разъяснения нашего положения мною была составлена 27 июля 1941 г. «Памятная записка по вопросу об участии Русской эмиграции и Русских воинских организаций в борьбе против советской власти и против коммунизма».

В этой записке я говорил, что борьба с советской властью и коммунизмом для нас имеет не только идеологический характер, но велась нами и должна вестись во имя России и Русского Народа. Будущее России после свержения большевиков не может не волновать нас. Необходимо определённое (со стороны немцев) заявление о целях войны для облегчения совести национальных русских сил, как внутри России, так и за рубежом.

Это было не «челобитье» о приёме на службу, а указание условий, при которых эмиграция МОГЛА [курсив Архангельского. – К. А.] бы принять участие в борьбе.^**

Местный начальник УДРЭ – выразитель мнения Германского командования – на публичном заседании, в присутствии почти всей русской диаспоры, призывая помогать немцам, говорил о моей записке с большим негодованием и угрозами.

Зная из писем ген. Лампе, что и он, заявляя Германскому командованию о возможном и желательном для русской эмиграции участии в борьбе против СССР, возглавляемого Советским Правительством, также указывал на наши задачи по восстановлению Великой России. В таком же тоне говорил с представителями Германского командования и ген. Абрамов.

Все эти заявления ещё более укрепили немцев в убеждении, что в силу своих национальных устремлений, Русские воинские организации для них неприемлемы и последние стали подвергаться ещё большим стеснениям. Как я сказал выше, в Париже был сменён ген. Витковский, в Праге – капитан I ранга Подгорный в связи с его статьями в издаваемой им «Информации», говорившими о русском национализме.

Пропаганда в пользу немцев велась, но не руководителями РОВС-а – а УДРЭ и лицами, близко к ним ставшими и не поддерживавшими связи с РОВС-ом. Поступления на службу переводчиками, в организации Шпеера и в иностранные легионы происходило помимо руководителей РОВС-а, даже и отдельных чинов Рус. О. Воин. Союза и без их посредства. У меня имеется приказ ген. Лампе, коим он сдерживал излишнее рвение некоторых лиц, стремившихся и в армию, и в разные организации.

В своё время мною было широко распространено разъяснение генерала Бискупского, в коем говорилось, что до окончания войны на Востоке из Русской эмиграции могут быть приняты лишь отдельные лица, отдающие себя при поступлении на службу всецело интересам Германской государственности, как доказательство того, что при настоящих условиях «наше время, время белой борьбы» ещё не настало и нам в германских рядах не место. Но я должен тут же отметить, что поступавшие на службу к немцам в огромном своём большинстве, шли «не в интересах германской государственности» или для того, чтобы «послужить Гитлеру». Большинство, в том числе и отдельные чины РОВС-а, шло, чтобы помочь Русскому Народу. Знаю достоверно, что очень многие принесли много пользы русскому населению, предохраняя его от грабежей, насилий и смертных казней. Большинство переводчиков было убрано немцами с фронта, так как они, по мнению немцев, слишком мирволили русскому населению.

В доказательство обвинений меня в пропаганде, пораженчестве и даже «скорби», что мы не могли «послужить Гитлеру потом и кровью», Вы приводите некоторые ОТДЕЛЬНЫЕ [курсив Архангельского. – К. А.] фразы из моих писем, придавая им совершенно произвольный характер.

Сопоставляя эти фразы с общим смыслом моих писем, с указаниями, при каких условиях мы могли бы принять участие в войне – слова «горько и обидно» приобретают иной смысл, а именно скорби и горечи о том направлении, которое приняла немецкая политика в отношении России и Русского Народа, при коей нам нет места в ведущейся борьбе.

В условиях Германской цензуры и при «запрещении» мне моей деятельности я не мог высказываться так определённо, как это делаете теперь Вы, находясь в свободной стране, в Америке и потому теперь легко выбирать из моих писем разные цитаты для того, чтобы сделать из них желательные для Вас выводы и даже «опровергнуть печатным словом наши информации». Однако немцы усматривали в моих письмах совсем не то, что теперь по отдельным цитатам находите Вы. И в результате за свои письма я подвергался и обыскам, и вызовам в разные учреждения для неприятных объяснений и «внушений».

Само собой разумеется, что я мог бы укрыться за «запрещение» меня и прекратить сношения с моими сотрудниками и чинами РОВС-а: тогда я не имел бы и неприятностей от немцев, и сохранил бы, подобно Вам «белые ризы», и никто не мог бы бросать мне обвинения в пораженчестве, в пропаганде и т. д., на основании выхваченных из моих писем цитат… Но я считал свой отход от деятельности в трудную минуту недостойным, и предпочёл, рискуя неприятностями, оставаться связующим центром для чинов РОВС для сохранения нашего единения и давая информации и напоминая о задачах РОВС-а, вытекающих из сущности Белого Движения, поддерживать их дух и веру в то, что наше время, «время Белой Борьбы, в интересах России» ещё придёт. При добросовестном прочтении всех моих писем эти мысли нетрудно уловить. Но ни в одном письме, в его целом, нельзя найти призывов служить немцам и их интересам.

Остаётся сказать о Балканах и о Шюцкоре, составившем настоящую трагедию русской эмиграции. В Шюцкоре сплетаются и искренний идеализм, и вера в возможность борьбы против большевиков и коммунизма, поддерживаемая убеждением в неизбежности перемены политики немцев в отношении России, и неоднократный обман со стороны немцев, и личные интересы немногих отдельных лиц. Тут была и пропаганда о поступлении в Шюцкор (но не на службу немцам).

Для того, чтобы судить беспристрастно о Шюцкоре нужно иметь все данные. У меня их нет и я не берусь ни защищать, ни оправдывать, ни обвинять инициаторов и руководителей Шюцкора.

Но я категорически возражаю против утверждения, что Шюцкор образовался из-за желания «послужить немцам и их целям». В образовании Шюцкора люди видели осуществление заветной мечты, лелеянной в течение четверти века о новом наступлении с оружием в руках против красных поработителей своей Родины. Нельзя также забывать, что в первое время части корпуса действовали не против сербских партизан, а против коммунистических шаек, которые с начала войны Германии против Югославии истребляли сербское буржуазное население и белых русских (ещё до образования Шюцкора было убито до 300 человек в разных пунктах Югославии).

К возникновению Шюцкора в Югославии РОВС отношения не имел. РОВС был по приходу немцев разгромлен, все его руководители отстранены и их место заняли представители организации, относившиеся к РОВС-у и ко мне лично скорее враждебно. О Шюцкоре я узнал много позднее его формирования, равно как и об отправке пополнений чинами РОВС-а из Болгарии узнал после того, как отправки уже начались. Имею основания думать по письмам генерала Абрамова, что он согласился помочь генералу Штейфону, стоявшему во главе Шюцкора, и призывал чинов РОВС-а к вступлению в Шюцкор (но не на службу немцам), будучи совершенно уверен в неизбежности, по необходимости, перемены политики немцев по отношению к России.

Остановить формирование и пополнение Шюцкора ни я, ни кто другой не имели ни малейшей возможности. Я мог только в переписке со своими сотрудниками указывать на недостатки Шюцкора и условий его применения, при которых он не мог принести русскому делу ту пользу, какую он мог бы принести при иных условиях.

На этом я заканчиваю свои краткие разъяснения о действиях РОВС-а и его руководителей во время войны.

Ваши обвинения РОВС-а в разных прегрешениях и недостатках мы слышим не в первый раз. На просьбы руководителей РОВС-а формулировать их определённо – дабы помочь РОВС-у их изжить – Вы всегда уклонялись от прямого ответа.

Ныне Вы поспешили, на основании имевшихся у Вас данных о действиях РОВС-а, далеко не полных, обвинить РОВС в тяжких преступлениях и ошибках и присудить безапелляционно его и его руководителей к моральной смерти.

На это я напомню Вам, что РОВС, пережив многие тяжкие удары, нанесённые ему советской властью, и все попытки многих лиц и организаций разложить и раздробить его, всегда находил в себе внутренние силы, чтобы сохранить и своё единство, и свой дух, и заветы Белого Дела, и жертвенную готовность, не на словах только, а и на деле, служить России и Русскому Народу.

Найдёт он и теперь эти силы, чтобы пережить и новые на него нападки и Ваш, слишком поспешный приговор.

Объединяя в своих рядах и около себя лучшую часть Белого Воинства, он найдёт и правильные пути для своего служения Родине. Всегда стремясь к единению всей эмиграции для борьбы с нашим общим врагом, он готов принять и всякое добросовестное и доброжелательное указание и на «ошибки прошлого» и помощь в изыскании путей своего служения, ни на что, при этом не претендуя для себя.

Ваши оскорбления, по адресу моих сотрудников и меня лично, я, не желая вступать в этом отношении на Ваш путь, оставляю без ответа.

Примите уверение в искреннем к Вам уважении.

(подпись) А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ.