В поисках ответа:

за что сражались белые?

Искать ответ нелегко.

Проблема в том, что современные апологеты Белого движения не могут договориться друг с другом даже по самым главным вопросам.

Например: когда Белое движение началось и закончилось?

Началось ли оно задолго до 1917 года – как писал о том мудрый Иван Ильин – и завершилось ли в эмиграции с её естественным концом?

К чему стремились белые?

Причем не только белые воины, но и белоэмигранты?

Было ли что-то общее между южнорусскими добровольцами, певшими в 1918 году «Мы былого не желаем, царь нам не кумир», и дальневосточными соратниками генерала Дитерихса образца позднего 1922 года?

И если мы оставляем в стороне прагматику и реалии вооруженной борьбы и говорим только об идеалистических мотивах, то – о каких в первую очередь?...

«Единая и неделимая» – официальный лозунг, завораживающий до сих пор любителей больших территорий, страдающих державным недержанием. Судя по тому, как идут дела в Российской Федерации, он навсегда и останется плодом романтического и пустого, по существу, воображения. Сейчас слепая ревность с пеной у рта о «единстве» предполагаемой «Руси Великой» – а у иных глупцов не только с Ревелем, но даже с Варшавой и Гельсингфорсом – это соблазнительный путь. Вступив на него, такие недалёкие «патриоты» с большой вероятностью придут на исторический поклон к уголовнику Сталину и его номенклатурной банде, ради тупого восхищения псевдоимперией образца 1952 года.

Тут нам и Советский Союз выдадут за Россию, а Политбюро – за Правительство генерала Врангеля.

И даже уже сейчас: тонко намекают, создавая очередную амальгаму по схеме «Генерал Корнилов и маршал Жуков воевали за родину».

Ответ на поставленный вопрос бесполезно искать в узких событиях 1917–1922 годов. Ответ найдётся лишь с учетом всего последующего исторического опыта русской трагедии вплоть до сегодняшнего дня – и в контексте его.

А возможно: и предшествующих столетий.

Ключ, как кажется автору, в замечательной фразе (середины 1940-х годов) писателя Ивана Шмелёва, страстного Дон-Кихота Русского Зарубежья и ревнителя белых воинов: «Что толку! Земля-то? – писал в отчаянии Шмелёв в ответ на соблазнительные призывы ехать на родину – Мне важно, к т о на ней, и – к а к на ней».

Белые бились с большевиками ни за кровь, и ни за почву.

Да, они готовились схватиться с очень независимыми грузинами из-за Сочинского округа и иронично называли Эстляндию «картофельной республикой» – но не в том суть и значение Белого дела. Да, белые дрались за Россию, а большевики – за коммуну, но что для нас главное в слове «Россия»?

Большевизм стал злобной доктриной, агрессивно отрицавшей не только историческую Россию и её культуру, но, в первую очередь – Христа, и, соответственно, Его воплощение в каждом человеке. Большевизм отрицал дух и душу, индивидуальность и уникальность человеческой личности, свободу самостояния и существования, частного творчества и хозяйства.

Свободу молитвы.

И предстояния перед Спасителем в каждодневной жизни.

Сокровенный смысл «первой» – ленинской – революции был в том, чтобы взбунтовать русского человека, и его руками разрушить привычные быт и жизнь, Церковь, общество и государство. Лениным и Троцким владела буйная страсть к испепелению ненавидимого ими Божьего мира, причем не только в границах Российской империи.

Подлинный смысл «второй» – сталинской – революции заключался в том, чтобы сделать бывшего бунтовщика покорным рабом жадной партийной номенклатуры. И это рабство не сводилось к затыканию ртов, истреблению перманентных врагов и насильственному прикреплению к предприятию или колхозу.

Рабство, прежде всего, заключалось в насаждении двуличия, цинизма, лжи, лицемерия. В закрепощении духа и разрушении души. В духовном растлении и опустошении целой нации.

Сталинцы сумели поставить на службу всесоюзному рабству даже часть изможденного и сломавшегося духовенства, заставив его лгать, изворачиваться, славить палачей Церкви, убийц миллионов христиан – отрекаясь изо дня в день тем самым от Христа и Его жертвы.

В итоге на одной шестой части суши должны были остаться вполне живые и восторженные идиоты с мёртвыми, прожжёнными, изолгавшимися душами. Им надлежало с энтузиазмом снимать с себя последние обноски. С чувством полного и глубокого удовлетворения укреплять свой лагерь («Лагерь наша большая семья», – как складно декламировали дети в одном славном фильме). С готовностью соглашаться с полезностью и необходимостью собственной нищеты – и нищеты детей-внуков – на десятилетия вперед.

Так выковывался советский человек.

Белые подняли меч за национальное достоинство родины, ибо не могли смириться с её поруганием, позором и унижением.

Белые защищали Церковь Христову и бессчетное число еще не расстрелянных и сосланных коммунистами клириков – и несчастных их детей и родственников. Степень личной религиозности участников Белого движения была разной. Это верно. Но Церковь от ОГПУ–НКВД–МГБ защищали именно они, а не коммунисты, не имевшие вообще никакой религиозности и стремившиеся убить Бога в России.

По существу: белые, может быть, и не отдавая ещё себе отчёта – слишком стремительно прокатилась гражданская война – сражались за честь, достоинство и свободу русского человека. Смысл этой самоотверженной борьбы стал подлинно ясен и очевиден только после завершения сталинской революции, когда в эмиграции оказались «подсоветские» люди, свидетельствовавшие о сталинщине.

И Шмелёв всем сердцем гениально почувствовал – какой смысл в абстрактной Земле, будь она хоть трижды русская, если населяют её бессловесные рабы-энтузиасты, отрекшиеся от Христа?

Капитан Марковской железнодорожной роты Василий Орехов украсил обложку знаменитого журнала «Часовой» верными словами, выражавшими смысл Белой борьбы: «За Родину, Честь и Свободу!» Немножко медлительные белые финны отчаянную борьбу с местными большевиками назвали Освободительной войной 1918 года. В эмиграции так называли свою войну и офицеры-марковцы.

Все прочие лозунги – и политические идеалы – выглядят узко. Они охватывают лишь часть, но не выражают целого.

Возможно ли сегодня вдохнуть живой смысл и содержание в слова капитана Орехова?

Об этом – в следующий раз.