Двадцать лет назад, 19 апреля 1996 года, в калифорнийском городе Пало-Альто в возрасте 41 года ушел из жизни петербургский историк, кандидат исторических наук Виктор Георгиевич Бортневский. Его гибель — внезапная, ужасная и неожиданная — стала тяжелой травмой для родных и близких, коллег и друзей, ревнителей и ценителей истории Белого движения и русской эмиграции.

Смерть Виктора Бортневского — молодого и талантливого ученого, полного сил, творческих планов и намерений — стала трагическим событием в новейшей истории русской гуманитарной науки и общественной жизни. Вместе с тем, понимая всю необратимость случившегося, до сих пор невозможно согласиться с понесенной утратой, смириться с этой невосполнимой потерей и принять ее в качестве очевидного факта, несмотря на минувшие десятилетия. Великое счастье, что вскоре после ухода Виктора Георгиевича было получено епископское благословение поминать его в Церкви в соответствии с чином поминовения православных усопших. Милость архиерея смягчила боль утраты — но лишь отчасти. Чувство неправильности и противоестественности этой трагедии осталось. Надолго. Может быть, навсегда.

Автор настоящих строк не был ни другом, ни приятелем, ни учеником Виктора Бортневского. Возможно — младшим коллегой, которому ученый помогал словом и делом. Наше действительное сближение и общение началось лишь за год до его ухода из жизни. Но глубокое уважение к этому незаурядному исследователю, благодаря его неординарным публикациям, автор испытывал еще будучи абитуриентом. Небольшой опыт личного общения дает мне право написать несколько строк в память об этом незаурядном человеке, успевшем и не успевшем — в равной степени — так много.

Виктор Георгиевич Бортневский родился 28 августа 1954 года в Ленинграде, в старой петербургской семье. После окончания школы работал на Ленинградском металлическом заводе (ЛМЗ) формовщиком и токарем, некоторое время учился во ВТУЗ при ЛМЗ, затем отслужил срочную службу. В 1980 году окончил Ленинградский государственный университет (ЛГУ), в стенах которого занимался сюжетами русской истории первой трети XIX века, затем — аспирантуру Ленинградского отделения Института истории СССР Академии наук, где защитил кандидатскую диссертацию «Культурно-просветительские учреждения Ленинграда в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.». С 1984 читал лекции на историческом факультете университета, был доцентом кафедры истории советского общества исторического факультета ЛГУ. В 1991 году Бортневский стал основателем и главным редактором знаменитого историко-документального альманаха «Русское прошлое». На страницах альманаха увидели свет многочисленные публикации ранее неизвестных исторических источников, подготовленные к печати исследователями из России и Русского Зарубежья.

С конца 1980-х годов многочисленные статьи Виктора Георгиевича по истории гражданской войны, Белого движения, русской эмиграции публиковались на страницах таких периодических изданий как «Смена», «Вечерний Ленинград», «Ленинградский университет», «Час пик» (Ленинград — Санкт-Петербург), «Учительская газета», «Собеседник», «Родина» (Москва), а также других газет и журналов. По мере смягчения цензуры и политического контроля в лекциях и публикациях Бортневский демонстрировал принципиально новый подход к истории гражданской войны, опровергал замшелые советские стереотипы о «реакционном» и «классово-сословном характере» Белых армий, бесперспективности Белого движения и безальтернативности большевистской власти. Особое внимание ученый уделял биографике русских генералов, сопоставлению красного и белого террора, истории русской военной эмиграции 1920-х — 1940-х годов.

Прекрасно помню сильное впечатление, которое на автора — тогда студента-первокурсника — произвела статья о генерал-майоре Михаиле Гордеевиче Дроздовском, опубликованная на страницах газеты «Час пик» в сентябре 1990 года. Кроме качеств серьезного исследователя, Виктор Георгиевич обладал даром незаурядного популяризатора. Под его пером люди и события становились живыми, яркими, интересными самым разным читателям. И одно из первых мест в персональном ряду занимали белые генералы — Марков, Дроздовский, Каппель, Врангель...

В отечественной печати Бортневским были опубликованы дневник декабриста Павла Пущина 1813–1814 годов (тиражом 25 тыс. экземпляров!), биографические очерки о генералах Дроздовском, Маркове, Врангеле и других вождях Белого движения, беллетризованные воспоминания генерала Туркула («Дроздовцы в огне»), программные положения Пражского манифеста 1944 года, переписка между Петром Николаевичем Врангелем и Иваном Александровичем Ильиным 1923–1928 годов и другие ценные материалы. Публикация рукописей из архива ученого продолжалась и после его трагической кончины. Всего в перечне трудов Бортневского 1982–1998 годов — более ста шестидесяти публикаций по отечественной истории XIX–XX веков.

В 1991 году Виктору Георгиевичу пришлось покинуть Университет. Слишком острыми стали конфликты с коллегами, придерживавшимися стереотипных оценок и суждений, а может быть, свою роль сыграла и ревность к талантливому преподавателю, собиравшему полные аудитории, несмотря на самое неудобное расписание. В 1992 году Бортневский уехал в США и провел здесь последние годы жизни. Он читал курсы в университете Вашингтона и Ли в Лексингтоне (Виргиния), Калифорнийском университете в Риверсайде, работал в Йельском университете (1992–1994), в Гуверовском Институте войны, революции и мира Стэнфордского университета в Пало-Альто (1994–1995), выступал с лекциями и докладами в Центре Кен­нана, в Институте Гарримана, в Гар­вард­с­ком русском ис­сле­до­ва­тель­ском цен­т­ре, в Ар­хи­ве Свя­то-Тро­иц­ко­го мо­на­с­ты­ря в Джор­дан­вил­ле. Виктор Георгиевич успешно участвовал в международных симпозиумах и конференциях в Ир­лан­дии, Фран­ции, Поль­ше, Че­хо­сло­ва­кии и Ка­на­де, был удостоен ряда наград и стипендий. С 1994 года состоял в Дроздовском объединении в США. Его последний председатель капитан Владимир Бутков очень высоко отзывался о Бортневском.

Жизнь и исследовательская работа Виктора Георгиевича в США ни в коем случае не были эмиграцией — научная командировка, вызванная жизненными обстоятельствами. Он усердно собирал материалы и документы для новаторской фундаментальной монографии по истории Белого движения на Юге России и русской эмиграции 1920-х годов. В 1995 году мне довелось посмотреть и оценить собранные материалы. Можно только представить себе, какой серьезный научный труд, увы, так и не состоялся. Уже после ухода Виктора Георгиевича в Санкт-Петербурге в серии «Библиотека журнала “Новый Часовой”» в свет вышла его небольшая монография «Загадка смерти генерала Врангеля: Неизвестные материалы по истории русской эмиграции 1920-х годов». Используя новые источники, включая документы Русского Обще-Воинского Союза, коллекции генерала Врангеля и другие материалы, автор впервые широко описал военно-политическую деятельность Главнокомандующего Русской армией и его отношения с другими деятелями русской эмиграции.

 Мы познакомились в 1993 году во время одного из его приездов в Россию, благодаря общим друзьям и коллегам. Сначала состоялся разговор по телефону, затем личная встреча. Отмечу, что Виктор Бортневский никогда не стремился возвыситься над собеседником, не использовал покровительственного тона, не изображал из себя мэтра от исторической науки, не гордился своей известностью и статусом. Он сразу же выстраивал человеческие и профессиональные отношения так, что они становились простыми, дружелюбными и интересными. В 1994 году Виктор Георгиевич согласился стать членом редколлегии журнала «Новый Часовой».

 В марте 1995 года в Пало-Альто во время первой поездки в Гуверовский архив мне довелось воспользоваться гостеприимством Виктора Георгиевича по его любезному предложению и провести в его доме несколько дней. В свободное от занятий время мы общались, разговаривали, обсуждали самые разные проблемы и перспективы, иногда засиживались до глубокой ночи. При первом — приснопамятном — посещении архива выяснилось, что, несмотря на неоднократные напоминания, я оставил дома паспорт и меня не могли впустить в архив. Не знаю, уж какие усилия дипломатические приложил Бортневский, но после его настойчивых хлопот администрация сделала исключение для «студента из России», и в архив в тот день мы попали вместе.

 Во время этого живого и памятного общения Виктор Георгиевич раскрылся не только как большой ученый и знаток истории Белого движения, но и как незаурядный человек и собеседник. Он был искренним и чутким, щедрым и добрым, ранимым и даже может быть — чрезмерно открытым и восприимчивым. Его настроение, планы, переживания не давали ни малейшего повода для того, чтобы предвидеть трагедию, которая произошла через год. Запомнилось, как он рассказывал о начале своего воцерковления в лоне РПЦЗ. Вместе с ним мы посетили Радосте-Скорбященский собор в Сан-Франциско. Он постоянно подчеркивал твердое намерение вернуться в Россию, защитить докторскую диссертацию — благо к тому тогда не было никаких препятствий — преподавать и писать...

Затем мы виделись в мае 1995 года, когда Бортневский приезжал в Санкт-Петербург. С коллегами он пришел домой к автору этих строк, встреча была бурной и радостной, наполненная обсуждениями очередных планов и перспектив. Менее чем через год Виктора Георгиевича не стало. Первое сообщение о его уходе прозвучало в телефонной трубке — и произвело впечатление какой-то абсурдной ошибки и нелепости.

Сегодня можно только с горечью догадываться, какие книги и статьи Бортневский не написал, каких студентов и учеников не воспитал и не оставил после себя… О причинах и обстоятельствах трагедии, происшедшей 20 лет назад, писать излишне. Нам все равно не понять и не вместить меру человеческой боли, которую переживал Виктор Георгиевич в последние месяцы свой жизни, и любые рассуждения об этом будут выглядеть цинично. Острое ощущение одиночества и оставленности — в определенный момент — может стать самым тяжелым и невыносимым человеческим бременем.

Но Господь милостив. Он видит все движения человеческого сердца и плоды человеческих усилий, оценивая их вместе и по достоинству. Поэтому веруем и молимся о том, что Спаситель принял и упокоил душу раба Божьего Виктора в селениях праведных, с душами тех вождей и воинов, о сохранении памяти которых в российском Отечестве талантливый ученый так искренне и сердечно ревновал. Низкий ему поклон и вечный покой.

Помним и неустанно поминаем.