За поруганную Церковь,
За расстрелянных отцов,
За погибших в 33-м
Всех кубанцев и донцов.

Из песни Второго Казачьего Сполоха

Часть I.

В ноябре 1932 года на Кубань приехали члены чрезвычайной уполномоченной комиссии Политбюро ЦК партии во главе с Лазарем Кагановичем. В задачу комиссии входило любой ценой сломить пассивный саботаж кубанских хлеборобов и набить дармовым хлебушком государственные закрома.

По официальной версии дешевый хлеб продавался по демпинговым ценам за границу. На валюту якобы покупалось заводское оборудование, чтобы ковать вооружение в гигантских масштабах — для того, чтобы принести таким же хлеборобам в соседних странах самые передовые достижения сталинского прогресса: колхозы и ГУЛАГ + ОГПУ. Однако деньги тратились не только на фабрики и заводы, станки и прочее оборудование, но и на подрывную деятельность Коминтерна в других странах, развитие карательных органов, на расширение и укрепление того огромного концлагеря, в который превращался Советский Союз в годы первой пятилетки.  

Здесь не надо обольщаться по поводу словосочетания «государственные закрома». Государственного — в смысле общественного — в сталинском СССР ничего не было. Всей собственностью, а также ценами и зарплатами, единолично распоряжалась партия большевиков. По сути собственность в СССР принадлежала сталинской олигархии, состоявшей из десятков тысяч человек, и составлявших аппарат управления ВКП(б). Государственная собственность была собственностью партии. Коллективной. Это была одна из самых главных тайн Сталина.

В начале 1930-х годов во время кровавой коллективизации коммунисты присвоили себе право распоряжаться и крестьянским трудом, и его результатами. Трудолюбивые хлеборобы были недовольны — и ответили отчаянным сопротивлением. Сначала — сталинским колхозам, затем — грабительским хлебозаготовкам.

Каганович начал с депортаций.  

К 19 декабря 1932 года из 13 районов Кубани в Северный Казахстан были выселены 1992 семьи (9442 человека). Затем поголовному выселению на Урал и в северные районы СССР подверглось население казачьих станиц Полтавской, Медведовской и Урупской. До депортации в станицах проживали 47,5 тыс. человек. Коммунисты выслали 45,6 тыс.

Депортированных, особенно детей, косила смерть на этапах выселения и в спецпоселках, где они попадали в чудовищные условия существования, мало чем отличавшиеся от лагерных. Срок спецпоселения ограничивался пятью годами при соблюдении поселенцами установленных правил и обязанностей. В действительности этот срок можно было легко увеличить за малейшее нарушение, установленное местным уполномоченным ОГПУ. В спецпоселках царил произвол: убийства, изнасилования, избиения, аресты со стороны местных властей и представителей спецкомендатур ОГПУ были обычным делом. При этом многие спецпереселенцы не понимали, в чем их вина и почему они обречены на изгнание из родных мест и медленную смерть. В одной из школ для детей поселенцев учитель-комсомолец на вопрос учеников о причине раскулачивания ответил: «Советской власти нужна рабочая сила, поэтому выслали ваших родителей».  

Излюбленным методом борьбы Кагановича с хлеборобами, задерживавшими выполнение партийного плана, стало занесение станиц, сел и целых районов на «чёрную доску». Это означало полное прекращение всякой магазинной торговли с вывозом из враждебного села наличных товаров, запрет колхозной и частной торговли, прекращение кредитования и досрочные взыскания с хозяйств по всем обязательствам, чистки и аресты «саботажников» — как среди жителей, так и среди управленцев. Каганович добился на Кубани занесения на «чёрную доску» пятнадцати казачьих станиц, а сталинские любимцы в других регионах РСФСР и Украины даже превзошли «железного Лазаря».

Одновременно шла жестокая чистка местных парторганизаций, чтобы «освободиться» от коммунистов, засомневавшихся и заколебавшихся под влиянием творившегося произвола. В ноябре 1932 года из парторганизаций на Северном Кавказе вычистили из партии 43 % коммунистов, а всего до конца года — 1193 человека.

На Дону зимой 1932/33 годов представители низового совпартактива, выбивая хлеб у домохозяев, порой практиковали средневековые пытки. Широкую известность получили истязания, которым подвергали хлеборобов в Вешенском районе Северо-Кавказского края уполномоченные крайкома и райкома партии Овчинников, Шарапов, Плоткин, Белов, и другие партработники.

В Плешаковском колхозе Белов вел допрос упиравшегося хлебороба, затем ему между пальцами клали карандаш и ломали суставы, а потом надевали веревочную петлю, и вели на Дон к проруби, топить.

В Грачёвском колхозе уполномоченный райкома при допросе подвешивал колхозниц за шею к потолку, продолжал допрашивать полузадушенных, потом на ремне вел к реке, избивал по дороге ногами, ставил на льду на колени и продолжал допрос, требуя сдавать спрятанный хлеб.

В Ващаевском колхозе женщинам обливали ноги и подолы юбок керосином, поджигали, а потом тушили. В том же колхозе допрашиваемую клали в яму, до половины зарывали, и так продолжали допрос.

В Наполовском колхозе Плоткин заставлял колхозника садиться на раскаленную лежанку. Посаженный кричал, под него лили из кружки воду, а потом выводили «прохладиться» на мороз и запирали в холодный амбар. Из амбара вызывали на допрос, и снова сажали на плиту.

В Варваринском колхозе секретарь ячейки Аникеев при допросах принуждал колхозников пить в огромном количестве воду, смешанную с салом, пшеницей и керосином.

В Верхне-Чирском колхозе партработники ставили допрашиваемых хлеборобов босыми ногами на горячую плиту, а потом избивали и выводили, босых же, на мороз.

За невыполнение наложенной разверстки хлебороба исключали из колхоза. Крыши с домов наказанных срывались, печи разваливались. Остальным колхозникам власти категорически запрещали пускать выселенных греться. Им надлежало жить в сараях, погребах, на улицах, в садах. Население строго предупреждалось: кто пустит с улицы семью – будет сам немедленно выселен с домочадцами. В районе 1090 семей при двадцатиградусном морозе изо дня в день круглые сутки жили на улице. Председатели сельсоветов и секретари ячеек посылали по улицам спецпатрули, которые обыскивали сараи, и выгоняли семьи выкинутых из домов колхозников на улицы. Шарапов жестоко распекал одного из дрогнувших секретарей: «Детишек ему стало жалко выкидывать на мороз! Расслюнявились! Кулацкая жалость его одолела! Пусть как щенки, пищат и дохнут, но саботаж мы сломим!» По свидетельству Михаила Шолохова, «сплошной детский крик стоял над проулками».

Партия сурово наказала преступников.

Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 4 июля 1933 года Овчинников был снят с должности секретаря Ростовского горкома с объявлением ему строгого выговора и воспрещением работы в деревне сроком на один год. Плоткин и Пашинский получил строгий выговор с предупреждением и лишились права работы в Вешенском районе.

Годовой план хлебозаготовок, возложенный на хозяйства хлеборобов, включая колхозников и единоличников (18,07 млн. тонн), так и не удалось выполнить. Осенью 1932 и зимой 1933 годов у всех крестьян, несмотря на жестокие репрессивные меры, удалось изъять 14,8 млн. тонн (82 % от плана). Продовольственное потребление в сельском хозяйстве упало с 31,2 млн. тонн (на 1928) до 18,4 млн. тонн (на 1932–1933). В результате зимой 1933 года в деревне, в первую очередь, в хлебопроизводящих районах СССР, начался катастрофический голодный мор, сломивший крестьянское сопротивление сталинской колхозной системе.

Сводки и донесения органов ОГПУ, письма с мест в центральные партийные и советские органы описывают чудовищную трагедию зимы и весны 1933 года, включая случаи внутрисемейного людоедства. 

«В голодающих населённых пунктах имеют место случаи употребления в пищу различных суррогатов: мясо павших животных (в том числе сапных лошадей), убитых кошек, собак, крыс и т. п.

Ново-Александровский район. Станица Воздвиженская. Единоличница Щеглова, имея двух детей, питалась мясом собак. Обследованием квартиры найдены две собачьи головы, приготовленные для изготовления холодца.

Ейский район. Станица Должанская. На допросе Герасименко заявила, что на протяжении месяца она питалась различными отбросами, не имея даже овощей, и что употребление в пищу человеческого трупа было вызвано голодом.

Станица Ново-Щербиновская. В 3-й бригаде жена осуждённого Сергиенко таскает с кладбища трупы детей и употребляет в пищу. Обыском квартиры и допросом детей Сергиенко установлено, что с кладбища взято несколько трупов для питания. На квартире обнаружен труп девочки с отрезанными ногами и найдено варёное мясо.

Кущёвский район. Станица Ново-Пашковская. 26 февраля член сельсовета Архипенко А. увидела Реву Надежду, выходящую из погреба со следами крови на платье…Проверкой факта установлено, что Рева Надежда вырезала у трупа сына Михаила мясо с бёдер обоих ног. На вопрос, зачем это сделала, Рева ответила: “Это не ваше дело, я резала мясо со своего ребёнка, но его ещё не ела”».

Вешенский р-н Северо-Кавказского края. «Теперь же по правобережью Дона появились суслики и многие решительно “ожили”: едят сусликов, вареных и жареных, на скотомогильники за падалью не ходят, а не так давно пожирали не только свежую падаль, но и пристреленных сапных лошадей, и собак, и кошек, и даже вываренную на салотопке, лишённую всякой питательности падаль… Сейчас на полевых работах колхозник, вырабатывающий норму, получает 400 гр. хлеба в сутки. Но те из его семьи, которые не работают (дети, старики), ничего не получают. А много ли найдется таких, с закаменевшими сердцами, которые сами съедали бы эти разнесчастные 400 гр., когда дома – пухлая семья. И вот этакий ударник половину хлеба отдает детишкам, а сам тощает, тощает… Он уже не только работать, но и по земле ходить-то не может. Такие полутрупы с полей отвозят в хутора. А дома чем его голодная семья отпечалует?»

Особые отделы ОГПУ войск Северо-Кавказского военного округа (СКВО) в 1932–1933 годах докладывали в Москву о резких протестных высказываниях военнослужащих Красной армии. Типичные примеры:

12 августа 1932 года на стене фуражного склада 221-го стрелкового полка (СКВО) была обнаружена надпись: «Товарищ красноармеец, помни, что твоим врагом являются коммунисты. Я уверен, на случай войны, которая в скором времени будет, мы, в первую очередь, повернем свое оружие против своих врагов коммунистов и комсомольцев и с большим успехом мы уничтожим эту заразу».

 «Во второй пятилетке подохнем. Зачем служить в армии и кого мы защищаем, когда рабочие и крестьяне голодают. Мы служим в армии, защищаем власть, а семьи наши голодают, зачем мы служим в армии, и кого мы защищаем» [красноармеец 83-го стрелкового полка 28-й стрелковой дивизии И. И. Сапрыкин. Арестован 10 февраля 1933].

«В случае войны казачество Кубани будет на стороне противника Советской власти» [красноармеец национального кавполка Б. Г. Ивченко, член ВЛКСМ. Арестован 11 февраля 1933].

 «Житуха никуда, там урожай плохой, люди в колхозах голодают и говорят: “Ё... Вашу мать, все равно нам придется с вами воевать”» [красноармеец кавэскадрона 28-й стрелковой дивизии Н. И. Прокопов, член ВЛКСМ. Арестован 17 февраля 1933].

По официальной статистике Особые отделы в 1932 году при помощи оперативных мероприятий зафиксировали в войсках 313 762 отрицательных высказывания со стороны военнослужащих, преимущественно политического характера, и 5054 повстанческих намерения, а в 1933 году, соответственно, 346 711 и 4148.

В проявлении «антисоветских настроений» чекисты заметили 230 080 красноармейцев и краснофлотцев, 48 706 младших командиров и 55 777 представителей среднего звена начсостава. В 1932–1933 годах из армии в качестве «социально-чуждого элемента» уволили 26 197 человек, в том числе 2486 командиров, начальников и политработников, 11 103 «кулака», 8828 политически неблагонадежных лиц и прочих потенциальных «врагов», которых сами плодили большевики.

Вслед за Голодомором бывшие области казачьих войск на Юге РСФСР подверглись очередной чистке во время «большого террора» 1937–1938 годов. Вопреки ныне распространенным представлениям, в соответствии с которыми главными жертвами террора НКВД стали партработники, старые большевики и сами чекисты, абсолютное большинство в общей массе расстрелянных (более 700 тыс. человек по СССР) составили сельские жители — колхозники, крестьяне-единоличники, бывшие раскулаченные и ссыльные, включая казаков. Главная цель «ежовщины», которая была спланирована и организована Сталиным и его палачами, помимо прочих, второстепенных, заключалась в том, чтобы подавить скрытый социальный протест против кошмарной коллективизации и Голодомора.