Дорогие братья кадеты! 20 ноября 2013 года Костя Волошинов, отец которого был расстрелян в то трагическое время, переслал мне эти записки. Текст было сложно прочесть, но содержание меня тронуло до глубины души. Я решил перепечатать для вас трудно читаемое важное содержание записок. Особенно теперь, в преддверии освящения памятника, нам надо знать всю злую судьбу, постигшую дорогих нам людей. Надо заметить, что Костя сам отсидел тогда в тюрьме и заключении пять лет, будучи 15-летним подростком-кадетом… Эта повесть посвящается светлой памяти ушедших в лучший мир дорогих и близких нам жителей Белой Церкви. Алексей Ермаков.

50 лет тому назад… Первого октября 1944 года Советские войска с партизанами Тито вошли в Белую Церковь.

В этом городе проживало много русских семейств, которые после гражданской войны в России, нашли себе в нем приют и убежище. Этот город стал известным по существованию там:

• Русской Православной Церкви.
• Николаевского Кавалерийского. Училища (1921–1923 года).
• Русскому кадетскому корпусу.
• Мариинском, Донском девичьем институте.
• Старческом Доме для русских беженцев, в котором доживали свой век герои Великой и Гражданской войн.
• Приют для малолетних сирот.
   

Как известно, в сентябре 1944 года был спешно эвакуирован последний на чужбине Первый русский Великого Князя Константина Константиновича кадетский корпус, без предварительной к этому подготовки в чем можно было винить его последнего директора — ген. майора А. Г. Попова.

Молниеносное наступление Красной Армии, через капитулированную Румынию, застал всех врасплох, и эвакуация происходила хаотично без нужных ответственных решений. Грузились в два открытых товарных вагона, в последнюю минуту вспомнили захватить с собой необходимые в дороге одеяла.

Исполняющий должность фельдфебеля кадет XXVвыпуска Михаил Скворцов навел нужный порядок, и настала минута тяжелого прощания с остававшимся персоналом корпуса, которые не смогли пуститься в рискованное отступление в неизвестность, перед наступающим врагом.

Теперь впишу мои личные воспоминания о тех трагических часах перед отступлением корпуса.

Кадеты съехались для начала учебного года, а тут мы еле успели переодеться в формы и осмотреться, как стало известно, что Красная армия нагрянет, чуть ли не с минуты на минуту.

Мы, трое кадет — Кирей, Ермаков и Змунчила, — решили спасать наши святыни-знамена, и побежали на второй этаж, где находился наш музей. Там мы не смогли убедить полк. Барышева, заведующего музеем, чтобы он позволил нам завернуть на себе знамена и увезти их с корпусом и тем самым спасти их от наступающих красных.

На наши горячие доводы он ответил: «Не позволю! Я останусь умирать среди святыней!» Это было сказано с эмоцией и большим убеждением. Полк. Барышев предчувствовал свой последний час — оно так и случилось. Красными музей был уничтожен, а полк. Барышев расстрелян.

В последний момент мы побежали грузиться. На перроне мы стали прощаться с нашими любимыми наставниками навсегда. Наш батюшка-монах, отец Антоний Бартошевич, подозвал меня к себе и благословил меня своим золотым нательным крестом, которым он был крещен еще в России. Этот крест спасал меня от всяких опасностей и напастей всю мою жизнь, и стал для меня самой драгоценной святыней.

Наш состав тронулся. На последнем вагоне-платформе развевался большой трехцветный флаг. Сердца наши сжимались, когда мы смотрели на уходящий вдаль вокзал с дорогими и близкими нам людьми. Потом виднелось наше здание, а потом исчезла и Белая Церковь. Начинались хождения по мукам для кадет Первого русского Великого Князя Константина Константиновича кадетского корпуса и закрытие в скором будущем самого корпуса.

Руководитель драгоценного для нас при корпусе музея полк. Барышев ничего благовременное не предпринял, чтобы сберечь собранные с большой любовью экспонаты, находящиеся в музее. А сберечь было можно, передав часть в Русскую Церковь в Белой Церкви, а часть в православную сербскую Церковь Епископии в Вршаце, в их церковный музей и библиотеку, где бы было все сохранено.

Также, можно было уберечь более 3500 стеклянных негативов, снятых под руководством полк. Барышева кружком кадет-фотографов, запечатлевших быт кадетской жизни.

По проверенным данным, эти негативы вместе с корпусной библиотекой попали в местную сербскую гимназию. Там они хранились в одной комнате до 1975 года, когда комната понадобилась для празднования столетия гимназии. Книги стали рассылать по другим сербским библиотекам, что дальше случилось с негативами расположенными в деревянных ящичках не известно.

Но, цель моего рассказа совсем другая, а именно описать то, что случилось с русскими жителями в Белой Церкви по приходу Советской Армии и партизан Тито.

Во время постройки кадетского памятника-мемориала, я (В. Соболевский) как проектировщик и руководитель робот постройки часто приезжал в Белую Церковь.

В 1983 году я познакомился с семьей Анненковых. Еще до войны, эта семья приютила у себя девушку сербку Катю Дунич. Русские девушки, жившие во время летних каникул в этой семье, стали учить Катю русскому языку и грамоте, которые она осилила без всякого труда, и стала читать русские книги.

Катя, Екатерина Петровна как ее позже величали, обладала незаурядной памятью. Будучи «живой энциклопедией», она знала все о русской колонии в Белой Церкви.

Вот что она поведала:

В декабре 1944 года был издан приказ — всех немцев и русских эмигрантов сослать в лагеря. По ее рассказу, многих отправили в лагерь в Банатском Карловце, а других заточили в лагерь Белой Церкви.

С несчастными расправлялись партизаны в формах, среди них находился Светолик Суботич, преподаватель в сербской гимназии, позже он стал ее директором с 1949 по 1963 годах.

Под угрозой расстрела было приказано арестованным по очереди подходить к столу и выкладывать на него все имеющиеся драгоценности, как крестики, кольца, браслеты, цепочки, часы и.т.д.

Подошла очередь полк. Скалона, преподавателя французского языка в корпусе, у него на пальце было обручальное кольцо, которое он не смог снять. Этим негодяям полк. Скалон сказал: «Если хотите забрать у меня единственное воспоминание о моей покойной жене — то рубите палец!»

Тройка партизан переглянулась, и рубить палец не стала.

В корпусное здание, находящееся напротив железнодорожного парка, поместили многих старух и стариков, среди которых были и наши офицеры воспитатели. В бывших кадетских спальнях на полу, на соломе лежали наши мученики. Полк. Филимонов достал из гимнастического зала коженную подушку, и вместо соломы лежал на ней.

По ночам заходили патрули и заставляли зимой открывать окна, говоря, что в спальне «спертый воздух». Однажды, ночью, вошли в спальню убийцы и по списку стали вызывать мучеников. Среди них увели полк. Потапова, кап. Лаврова и других.

Павел Иванович Лавров обнял свою супругу и только успел ей сказать: «Ну, Дора, больше мы с тобой никогда не увидимся, прощай».

На следующий день один партизан из стражи щеголял в фуфайке одного из уведенных, что доказывало его участие в ночных расстрелах.

В сочельник вечером ворвались «молодчики» и приказали в морозную ночь раскрыть окна, выкинуть вон солому из неотопляемого помещения, затем помыть деревянный пол и расстелить другую солому.

После такого «сочельника» многие старики умирали от воспаления легких.

Полковник Николай Евгеньевич Филимонов рассказал о тяжких днях, проведенных в лагере, основанном в конце 1944 года в Белой Церкви, где были заключены многие русские:

«Так называемое освобождение Югославии», принесло нескончаемые бедствия для нас русских. Уже впервые дни «свободы» нас стали сгонять в лагеря, вместе с местными немцами -фольксдойчерами. В одном из них были заключены многие русские жители Белой Церкви, включая меня и других офицеров-воспитателей, преподавателей последнего кадетского корпуса на чужбине.

Нас заключили в здании бывшего кадетского корпуса, где все спальни были набиты заключенными русскими, в большинстве стариками и старушками. Спали на полу, на соломе. Я и еще некоторые раздобыли кожаные подушки-матрацы из гимнастического зала и спали на них. Отношение к заключенным было прескверное. Многие больные старики лежали без медицинской помощи. Стоял холодный декабрь месяц, а помещения не отапливались. Вечером, в сочельник, в нашу спальню ворвалась группа партизан, крича и ругая, что в помещении смрад приказали нам убрать старую солому, помыть полы, внести новую солому и оставить окна открытыми всю ночь, пока пол не высохнет. Издеваясь над нами, они нас «поздравили» с праздником Рождества, желая нам «сретно Баднье вече». На следующий день многие старики простудились, ибо им пришлось спать на мокром полу при открытых окнах всю ночь. Вскоре многие умирали от воспаления легких.

В одну ночь в наше помещение вошли вооруженные «кноевцы» (корпус народной обороны), разбудили всех заключенных и стали вызывать по списку некоторых из нас, сказав, чтобы приготовились к выходу. Вызван был и кап. Лавров, инвалид без одной руки, которую он отдал Отечеству в войне. Он Человек, с большой буквы, никому в жизни ничего плохого не сделавший. Он предчувствовал беду, обнял свою супругу и сказал: «Дора, больше никогда мы не увидимся, прощай!»…

С ним были выведены офицеры-воспитатели: полк. И. Н. Потапов, кап. Б. В. Шестаков, М. Т. Кныш и преподаватель В.Н.Кожин. О них больше никто ничего не слышал…

Только через десять лет, когда супруге кап. Шестакова понадобились некоторые сведения о ее муже, чтобы получить пенсию. Она обратилась к белоцерковским властям (ОЗН или УДБ), объяснив им, что получение пенсии будет зависеть от того, жив ли ее муж, пропавший без вести!?

Ей был дан ответ, что ее муж вместе с другими русскими был выведен из лагеря и расстрелян той же ночью.

Некто К. Н. работала переводчицей в военной команде, она рассказала, что в Белой Церкви при обысках советскими организациями СМЕРШ и НКВД были найдены списки членов «Объединения Кириловцев», мизерные членские взносы которых составляли четверть одного динара (25 пара) в месяц.

По этим спискам члены этой организации были арестованы и вскоре расстреляны.

На сегодняшний день в Белой Церкви из активных русских живет чета Кастельяновых: дочь полковника Николая Евгеньевича Филимонова является супругой Владимира Владимировича Кастельянова.

Случай Олега Толстого

В те времена жила в Новом Бечее семья Толстых — внук и два правнука Льва Николаевича Толстого. Олег, бывший кадет 7-го класса, XXVI выпуска,

Илья, бывший кадет 4-го класса, XXIX выпуска.

Оба брата были мобилизованы в Народноосвободительную Армию Тито. Случилось так, что Олег познакомился с советским офицером и сказал ему свою фамилию. Офицер спросил, не потомок ли он писателя Льва Толстого? Олег ответил, что он правнук. Разговорились, офицер спросил о родителях Олега, и он объяснил, что родители арестованы и сидят в лагере, а он и младший брат солдаты Народноосвободительной Армии Тито.

Офицер возмутился: «Раз вы солдаты партизанские, почему же ваши родители сидят в лагере»? Он написал письмо Сталину о том, что в Югославии посадили в лагеря русских белоэмигрантов, наряду с банатскими немцами.

Через месяц приходит от Сталина приказ к здешним властям: немедленно выпустить русских из лагерей, и вернуть им имущество и квартиры, и не трогать их больше; так как виновники уже давно наказаны, а беженцы испытывают наказание, живя на чужбине. Тогда все русские вернулись из лагерей и им вернули все не покраденное (все, до 1949 года, когда начали снова просеивать).

Сталин вызвал семью Толстых в СССР, и она поселилась в Москве, даже получили дачу в Подмосковье. Олегу и брату Илье была дана возможность дальнейшего учения. Олег впоследствии становится художником, а Илья чтимым профессором.

Историю с Толстыми и сов. офицером рассказала Зоя Николаевна Ашхарумова-Ольшевская, проживающая в старческом доме в Белой Церкви, позднее перемещенном в село Стари Лец, в котором она и умерла. Зоя Николаевна рассказывала о жалких условиях жизни в старческих домах, грустнее всего было то, что интеллигентных, образованных русских смешали со всяким белоцерковским сбродом. Так что в спальнях на кроватях спали: русская графиня, цыганка, русская баронесса, белоцерковская цыганка — проститутка, и тому подобное… цыгане хамили, издевались над интеллигентными русскими, которые чувствовали себя заживо похороненными, никому не нужным отбросом, в этих мерзких старческих домах.

Когда переместили старческий дом в село Старый Лец, для наших престарелых русских это был тяжелый удар. Лишены русской церкви, города которого полюбили, и всего того за что их связывали дорогие им воспоминания.

Старый Лец стал им последней станцией, здесь они, страдая стали массово умирать.

Помянем же всех тех, которые не щадя своих сил учили и воспитывали нас, передавая нам свою русскость и безграничную любовь к нашей единой неделимой и непобедимой Родине — России. Вечная им память!

Вдова генерала Кутепова

Зоя Николаевна рассказывала, что после освобождения русских из лагерей, вдова генерала Кутепова вернулась в Белую Церковь, вместе с остальными русскими. Им надо было как- то существовать, что-то есть. Многие находили себе, какую попало работу, лишь бы заработать и просуществовать. Так некоторые русские дамы ходили в склад при железнодорожной станции, где сортировали и упаковывали фрукты, сбивая из тоненьких дощечек ящики для упаковки фруктов.

Наш воспитатель полк. Николай Евгеньевич Филимонов работал на складе, до его ухода на пенсию. Газеты продавал наш полк. Николай Евгеньевич Карпов, Зоя Николаевна видела его на Караджоржевой улице, идущего от дома до дома выкрикивая: «Политика, Борба. Новине»!

Многие, не могли себе найти какой либо заработок, и буквально голодали. Некоторые стали переписываться со своими русскими друзьями и знакомыми в Америке.

Узнавши о печальной судьбе соотечественников в Белой Церкви, русские в Америке отозвались на постигшую их беду и стали помогать, посылая посылки с вещами и продуктами. Продавая часть полученных посылок на базаре многие русские стали жить на вырученные деньги.

Вдова генерала Кутепова голодала в то время в полном смысле, ей посоветовали написать о своем бедственном положении в Америку, но гордость ей это не позволяла. Тогда, одна из ее знакомых дам написала в Америку и обратилась в русскоязычную печать, попросив поместить следующий анонс:

«Вдова генерала Кутепова проживает в очень тяжелом матерьяльном положении и просит приятелей и знакомых ей помочь».

Отзыв был большой, и скоро в Белую Церковь, по адресу Кутеповой стали приходить со всех сторон света письма, денежные чеки, посылки. Случалось, что приходили по несколько посылок в день. Местные власти это заметили и приказали ей выдавать только одну посылку в день, все остальное передавать местному Красному Кресту.

«Дальнейшая судьба вдовы ген. Кутепова мне неизвестна», — так закончила свои воспоминания Зоя Николаевна Ашхарумова-Ольшанская.

Мне бы очень хотелось продолжить повесть о нашем кадетском отступлении и мытарствах постигших Первый русский Великого Князя Константина Константиновича кадетский корпус. Прошу всех тех, кто может вспомнить и осветить эти исторические события, полные трагизма и героизма, написать об этом или позвонить мне. Сергей (мой брат) и я были вместе с корпусом до Вены, где мы сбежали с транспорта, не сказав начальству ничего. Мы сможем описать события, происходящие в пути до Вены, а что было дальше — нам детали не известны. У каждого из нас есть что вспомнить и запечатлеть.

Сердечно благодарим Андрея Забегалина (Сан-Франциско) за помощь и участие.