ПАМЯТИ

НИКОЛАЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА ТРОИЦКОГО

(1903–2011)

10 мая 2011 года в маленьком городке Вестал, который расположен на севере американского штата Нью-Йорк, ушёл из жизни удивительный человек. Он прожил, слава Богу, 108 лет и с великим достоинством пережил свой ХХ век, став не только его свидетелем, но и деятельным участником.

Николай Александрович Троицкий в полной мере олицетворял тех самых настоящих и основательных русских людей, чей яркий образ запечатлела подлинная русская литература – добрых, порядочных, совестливых, надежных и глубоких в своём деле. Сердечно не принимавших неправды, лжи и лицемерия. А поэтому – с ненавистью изводимых под корень сталинской властью в коллективизацию и окончательно подметённых войной.

Больше всего автору настоящих строк Троицкий напоминал рассудительных и надёжных героев Виктора Петровича Астафьева…

Ах, как бы могли встретиться эти два незаурядных русских человека. Господь их да встретит во Царствии своем.

Родился Николай Александрович 20 апреля 1903 года, в Симбирской губернии, в селе с необычным для нас названием: Вешкайма. Зимой, в снег и метель, жители выставляли по обеим сторонам санной дороги вешки, чтобы путник не заблудился. Так родилось и название.

Мать – Мария Флегонтовна, дочь крепостного, «великая труженица, рачительная хозяйка, мудрая воспитательница», по воспоминаниям сына. В юности, до замужества Мария Флегонтовна служила в дворовых девках у местной барыни. Барыня оказалась с прогрессивными взглядами, поэтому выучила всех дворовых девок читать и писать. Учила своеобразно: сажая учениц за стол, привязывала им вдоль спины по деревянному аршину, чтобы не сутулились. Пальцы, державшие ручку, обматывала ленточкой. И завязывала бантиком.

Все выучились и учение-чтение полюбили.

Мария Флегонтовна прожила 70 лет и тихо скончалась в 1938 году в ветхом домишке в Ульяновске.

Отец – Александр Фёдорович, сельский диакон, «добродушный, общительный, балагур». После 1917 года два его брата, дяди Николая Александровича, протоиерей Виктор Троицкий и ключарь кафедрального собора Михаил Троицкий, приняли мученическую смерть от большевиков и стали Новомучениками Российскими. В 1938 году в Ульяновске чекисты расстреляли и сельского законоучителя Троицких, священника Михаила Благовещенского, умного школьного педагога и незаурядного миссионера. Отца, Александра Фёдоровича, Бог миловал: он благополучно дожил до 75 лет и скончался на руках своей дочери в 1939 году.

Семья Троицких была подлинно русской семьёй, в которой детей воспитывали не только родители, но и весь быт, уклад размеренной сельской жизни, взорванный революционными потрясениями. Вот как Николай Александрович писал об этом в своих незаурядных мемуарах «Ты, моё столетие…»: «Уклад жизни требовал по необходимости чёткого распределения обязанностей между членами семьи. Так же, как и места за столом, эти обязанности и по дому, и по двору были закреплены за каждым из детей и исполнялись неукоснительно. Прививаемые с малолетства, они наряду с нравственными установками укоренялись в привычки, сохранившиеся на всю жизнь. Вряд ли они стали заменою счастию. Зато заложили прочный фундамент под строгую систему этических норм».

Мать выучила своих детей читать и писать еще до того, как они пошли в школу. В Вешкайме в начале века работали уже две школы, вторую построили земцы. Во всей губернии на 550 сёл, по свидетельству Троицкого, на рубеже веков насчитывалось 850 начальных народных училищ и заведений разного рода. «Теперь бытует мнение, – рассказывал Николай Александрович, – что половина, если не более крестьян в России была неграмотной. Может быть, и так. Но в отношении крестьянских детей – сильное преувеличение». В уезде фунт (409 гр.) ржаного хлеба стоил порядка двух копеек, фунт масла – дешевле 30 копеек, а мешок картошки – около рубля.

Свое образование Троицкий начал в Вешкайме, а продолжил в Симбирске. Февральская революция 1917 года застала его в губернском городе, во время окончания курса Симбирского духовного училища. Потом за смутными месяцами весны – лета пришёл Октябрь.

Сначала революция казалась весёлой борьбой за идеалы социальной справедливости. Подростком Троицкий даже участвовал в сборе пожертвований среди крестьян для «голодающих» английских рабочих. Крестьяне дивились призывам, но выносили просившим: хлеб, пшено, рожь… Куда-то всё собранное потом отвезли.

И вряд ли в Англию.

Однако иллюзии развеялись уже к лету 1918 года. Первое страшное впечатление: после покушения на Ленина в Москве большевики в уездном Корсуне устроили ответную казнь «местной буржуазии»: расстреляли старенькую директрису женской гимназии, священника и еще четырех обывателей. По воспоминаниям Троицкого, «рассказывали, что когда заваливали ров с телами этих несчастных, из-под комьев земли взмётывалась рука задыхавшегося, ещё живого, о. Похвалинского». Закрыли семинарию.

Потом – обреченное Корсунское крестьянское восстание. С лопатами и вилами селяне выступили против многочисленной, хорошо вооружённой стрелковой роты и латышей.

Затем – чудом пережитый тиф и голод в сельской округе, вконец разоренной продразверсткой и прочими социалистическими экспериментами («В нашем рационе всё большее место стали занимать жёлуди, берёзовые серёжки, дубовая кора»). К счастью, юношеский организм оказался крепким, а опыт преодоления голода и тифа пригодился много позже, в немецком лагере военнопленных в оккупированной Белоруссии.

В 1920 году в голодном Корсуне Троицкому удалось успешно окончить среднюю школу, сдав экстерном экзамены сразу за несколько старших классов. Теперь, получив аттестат, он мог учиться дальше. Поступил в Симбирский Политехникум, изучил положенный курс наук и летом 1924 года получил направление в престижное Московское высшее техническое училище (МВТУ), на архитектурный факультет. Церковную фамилию по настоянию «ответработников» пришлось сменить. В итоге, в 1930 году, по собственному признанию, «инженер-строитель Троицкий стал инженером-архитектором Норманом».

Работал Николай Александрович с известными архитекторами, строил здания в Москве и других городах Советского Союза, ездил по командировкам, близко общался с людьми самых разных рангов и положения. Получил возможности для успешной карьеры в Академии архитектуры. И думал. Сопоставлял. Размышлял. И хотя в 1935 году, как сказал товарищ Сталин, «жить стало лучше, жить стало веселее», пищи для размышлений становилось всё больше и больше.

Может быть, именно поэтому партком и «посоветовал» ему приостановить работу над диссертацией на самую невинную тему: «Архитектура театрального здания». Работать и так становилось сложно, с 1937 года в Академии начали исчезать сотрудники.

А в апреле 1938 года органы НКВД арестовали и Николая Александровича по стандартному обвинению в «контрреволюционной деятельности».

Пыточное следствие вел заместитель начальника 5-го (особого) отдела УНКВД по Москве и Московской области Павел Бородулин. На следствии жестоко били. Бородулин поливал рухнувшего подследственного из графина и добродушно укорял: «Ну, вставай, вставай! И дотронуться-то нельзя»…

Позднее, в эмиграции Троицкий написал небольшую и ценную работу: «Методы допроса». Очень жаль, что сегодня многочисленные поклонники Иосифа Сталина лишены уникальной возможности познакомиться с реалиями сталинского следствия на практике. Так сказать: эмпирическим путем. Отрезвило бы многих.

…Так шли месяцы в Таганке. Интенсивные допросы и «конвейеры» сменялись следственным равнодушием. Вместо Ежова наркомат возглавил Берия, началось «переследствие» проблемных дел. На судебном заседании архитектор Норманн-Троицкий отказался признать себя виновным, заявив о применявшихся пытках, и фальсификации следственных материалов. Вместе с ним оправдали ещё одного архитектора и профессора, сошедшего с ума во время следствия.

Освободили в центре Москвы. Ночью. Выпустили на улицу ещё более буднично, чем арестовали. Это произошло в конце августа 1939 года. Иосиф Виссарионович и Вячеслав Михайлович только что проводили домой дорогого берлинского гостя, размякшего от гостеприимства московских коллег. Впрочем, Молотов как-то сухо заметил, что Гитлер и Риббентроп никогда не понимали марксистов.

Той августовской ночью 1939 года судьба Троицкого и Европы уже была предрешена.

Только они ещё не знали об этом.

В архитектуру Троицкий не вернулся: пыточное следствие сильно отразилось на здоровье. После удара тяжелым пресс-папье в висок стало падать зрение, теперь подрагивали руки. Чертить стало трудно. Николай Александрович, благодаря знакомствам, начал подрабатывать в Мосэстраде, благо обнаружился литературный талант. Писал конферансы, сценические номера, занимался редактированием чужих текстов.

В июне 1941 года неожиданно грянула война с Германией. Возникла вполне реальная перспектива нового ареста оправданного «контрреволюционера», по причине «профилактики» и необходимости зачистки тылов. В июле Николай Александрович вступил рядовым в Московскую армию народного ополчения и получил направление рядовым, в дивизию, формировавшуюся в Ростокинском районе Москвы. По иронии судьбы непосредственное участие в ее создании принимал 2-й секретарь Ростокинского райкома Г. Н. Жиленков. Через несколько лет Троицкий и Жиленков окажутся в окружении генерала Власова.

Немцы очень быстро и без особого напряжения разгромили дивизию под Вязьмой. Командиры бросили подчиненных и исчезли. Троицкий решил идти на Восток, но при выходе из окружения наткнулся сразу на несколько патрулей. Пленили его немец и словак («Разбили о дерево карабин и, прикладом в спину, повели в деревню»). Не только Троицкий, но и многие ополченцы так и не успели выстрелить ни разу.

Дальше: бесконечные лагеря под Вязьмой, Смоленском и Полоцком, постепенное превращение в «доходягу» и кошмарная зима 1941–1942 годов. Днями умирали до шестисот человек. В лагере Троицкий вновь сменил фамилию, назвавшись рядовым Нарейкисом. В Москве оставались жена и дочь, а в мстительности советской власти никто из солагерников не сомневался. Зимой 1942 года Николай Александрович попал в рабочую команду в лесу. Здесь как-то подкармливали местные жители. Пленные делали вид, что работают, а начальство из словаков делало вид, что принимает нормы выработки.

Так прошел 1942 год, наступил 1943-й. Жить в лагере стало если не веселее, то лучше. Немцы проявили заинтересованность в рабочей силе, начали худо-бедно кормить, замаячила перспектива как-то пересидеть проклятую войну. Многие тем и утешались. Однако весной 1943 года в лагерях военнопленных начали распространяться письма и обращения генерал-лейтенанта А. А. Власова.

И в мае 1943 года Троицкий решил присоединиться к Власову.

О чём потом не жалел ни одного дня в своей длинной и трудной жизни. «Я – власовец и враг сталинской власти», – заявлял он твёрдо и решительно.

Всю эпопею, связанную с именем генерала Власова, Троицкий считал одной большой трагедией. Но трагедией высокой, связанной с искренним стремлением десятков тысяч «подсоветских» людей, включая и гражданскую интеллигенцию, и пленных командиров Красной армии, в отчаянной попытке сколотить свою русскую силу, и бросить вызов Сталину, созданной им системе липкой, удушающей лжи, повального лицемерия и всесоюзного рабства.

«Чего же большинство из них хотело? – вопрошал Троицкий – Да просто жить по-человечески, быть свободными людьми в свободной России». Ликвидация режима террора, страха и насилия, роспуск колхозов и концлагерей, элементарные гражданские свободы – всё эти пункты власовской программы и Пражского манифеста казались настолько естественными, что, как казалось, не могли не вызвать отклика на другой стороне фронта.

Нужна была лишь самостоятельная сила, которая могла бы выступить с такой программой…

Гитлер олицетворял зло явное, Сталин – лицемерное. В 1943 году в отличие от Гитлера, надорвавшегося со своей войной против всего мира, Сталин приобретал все шансы остаться в России навсегда. В той ситуации Власов – казался выходом для тех, кто отрицал не только Гитлера, но и Сталина, «на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей родины».

Сегодня такие надежды называют безосновательными. Наивными. И даже смешными. Дескать: глупо. Никаких шансов. Однако смысл и значение человеческих поступков ни в коем случае не измеряются достигнутым конечным успехом.

Для Николая Александровича, для многих его друзей и соратников, их отчаянный выбор – это был искренний порыв к свободе, забытой и растоптанной в нашей стране христианской ценности. Порыв, несмотря на всю обречённость Власовского движения, которую в 1944 году чувствовал сам генерал Власов. Поэтому в документальном кинофильме «Дважды проклятый генерал» (1995) свидетельства и интервью Троицкого производят самое сильное впечатление, благодаря своей искренности и непритязательности.

В мемуарах Николай Александрович подробно описывает своё участие во Власовском движении. Он редактировал газету «За Родину», в 1944 году получил направление в знаменитую Дабендорфскую школу РОА и попал в окружение Власова, занимался разработкой программных документов, участвовал в редактировании газеты «Доброволец». В Дабендорфе Троицкий при аттестации получил чин поручика, в 1945 – капитана, и уже после сдачи американцам последний командующий кадрами власовской армии в американском плену генерал-майор М. А. Меандров произвел его в майоры. Но к своим офицерским чинам Николай Александрович всегда относился скромно и порой иронично.

В октябре 1944 года вместе с членом НТС, капитаном А. Н. Зайцевым (в эмиграции – Артёмовым) и Н. В. Ковальчуком Троицкий-Нарейкис участвовал в разработке проекта Пражского манифеста – главного программного документа Власовского движения. Редактировал манифест Г. Н. Жиленков.

При формировании власовской армии Нарейкис получил назначение заместителем начальника 1-й пехотной дивизии по пропаганде. Однако в конце марта 1945 года на Одере, накануне боя на плацдарме «Эрленгоф», Николай Александрович вступил в конфликт с командиром дивизии генерал-майором С. К. Буняченко. Нарейкис считал необходимым подготовить и провести крупную пропагандистскую акцию на войска Красной армии, а Буняченко горел желанием сражаться («Меня били и я бить буду!»). Оба сильно повздорили. Буняченко посадил упрямого «интеллигента» под арест, обозвав его «Христосиком». Освободили строптивого Нарейкиса лишь после приезда в дивизию генерала Власова.

Последние недели войны Николай Александрович провел в распоряжении генерал-майора Ф. И. Трухина, командовавшего Южной группой власовской армии. С её солдатами и офицерами Нарейкис прибыл в майские дни 1945 года в Чехию и оказался в американском плену. Однако вскоре получил приказ Меандрова – вместе с одним из младших офицеров разыскать один из беженских лагерей в американской оккупационной зоне Германии, в котором скрывался В. М. Байдалаков и другие руководители НТС. Именно тогда Меандров объявил Нарейкису о производстве в майоры. Меандров нуждался в постоянной связи с Байдалаковым. Для свободного передвижения Николай Александрович получил от Меандрова документы на имя Бориса Яковлева – эмигранта из Югославии. Так он сменил имя и фамилию в третий раз.

Оба посланца Байдалакова разыскали, но на обратном пути застряли в Мюнхене. К тому времени американцы собрали группу Меандрова в настоящем лагере военнопленных, под постоянной охраной. Циркулировали слухи о возможной выдаче в советскую оккупационную зону. Отчет о встрече с Байдалаковым Николай Александрович передал через одного старого эмигранта, имевшего право посещения лагеря, но второй раз в американский плен решил не отправляться.

Так началась эмиграция.

История его дальнейшей жизни, политической и культурной деятельности, нелёгких жизненных перипетий в Германии и США подробно описаны в мемуарах «Ты, моё столетье…». Николай Александрович стал одной из самых ярких фигур в истории «второй волны» российской политической эмиграции, одним из основателей и первым председателем (1949–1952) Руководящего Совета Союза Борьбы за освобождение народов России (СБОНР), самой долговечной организации участников Власовского движения, прекратившей существование в 2000 году. С именем Николая Александровича связано учреждение и деятельность знаменитого Мюнхенского института по изучению СССР, который объединил многих знатоков советской действительности. С институтом сотрудничали А. Г. Авторханов, полковник А. Г. Нерянин, Д. П. Кандауров (Дм. Каров), К. Ф. Штеппа и другие известные деятели эмиграции. Большим событием стала публикация важного труда Николая Александровича «Концентрационные лагери в СССР» (1955), одного из первых описаний советской лагерной системы.

Соответствующие советские органы пытались добиться возвращения или принудительного вывоза Троицкого в СССР. К нему приезжали странные визитёры, привозили письма от жены и дочери, любезно предлагали устроить встречу с ними на границе секторов в Берлине… Всё это было опасно и болезненно. В середине 1950-х годов такие попытки прекратились. Семья вплоть до 1990-х годов оставалась по ту сторону границы, которую никто не мог преодолеть.

В конце 1954 года Николай Александрович приехал в США. Следовало заново устраивать свою жизнь, учить язык, привыкать к жизни в новой чужой стране в почтенном возрасте, когда это делать особенно тяжело.

Здесь Бог послал Троицкому живое утешение. В США он соединил свою судьбу с другой «исстрадавшейся душой», по собственному признанию, Верой Григорьевной Фурсенко, прошедшей в годы войны тяжелые мытарства остарбайтера. Она стала не просто замечательной женой, а настоящим ангелом-хранителем. Только благодаря её хлопотам, стараниям и заботам в США надолго продлились годы Николая Александровича.

Проявив незаурядное упорство и трудолюбие, на шестом десятке лет, Николай Александрович успешно окончил библиотечный факультет Колумбийского университета, стал профессиональным библиографом – и во время учебы зарабатывал на жизнь самой непритязательной работой. Затем работал в библиотеке местного университета в Сиракузах, заведовал отделом славянских книг и периодики Корнельского университета. Благодаря трудам Николая Александровича, увидел свет «Библиографический указатель произведений Бориса Пастернака и литературы о нем на русском языке».

….И всё время он продолжал держать руку на пульсе событий, происходивших на родине и в эмиграции, хотя не испытывал особенного оптимизма по поводу эмигрантской политики. Уже в 1990-е годы Николай Александрович участвовал в подготовке сборника «В поисках истины. Пути и судьбы второй эмиграции» (1997), подготовил свой большой и ценный архив для передачи в Государственный архив Российской Федерации, чтобы его материалами могли пользоваться учёные и исследователи нового поколения. Тогда же Николай Александрович наконец-то восстановил свои подлинные имя, отчество и фамилию.

Мы неоднократно встречались и долго беседовали с Троицким в 1995, 2003 и 2005 годах. Его воспоминания и интервью – неоценимый источник по истории Власовского движения. Последний раз мы виделись в начале марта 2010 года: он меня узнал, благодаря помощи Веры Григорьевны, хотя и с большим трудом. Но последнее рукопожатие было настоящим и крепким.

Вот заключительные слова, которые Николай Александрович написал для своих мемуаров, перешагнув столетний рубеж: «День покаяния, очищения от скверны, обновления, День становления новой России ещё не наступил. И мечта военного исхода не исполнилась. И боль от неисполненного, боль за Россию не утихает. Но ещё теплятся надежды. И может быть, последний всплеск второй волны, каким хочу закончить свой рассказ, всколыхнёт поникшее полотнище знамени Освободительного движения: За Родину! За Россию без большевиков и эксплоататоров!»

Жизнь Николая Александровича Троицкого на Земле закончилась.

И помимо драмы – каким глубоким смыслом он сумел её наполнить.

Царство Небесное Вам и вечная память, дорогой Николай Александрович!