К 100-летию Февральской революции* (продолжение; начало см. I, II, III, IV, V и VI).

 

Поздним вечером 14 (1 ст. ст.) марта в Пскове кипели страсти вокруг конституционной реформы: главнокомандующий армиями Северного фронта генерал от инфантерии Николай Рузский уговаривал императора Николая II — ради умиротворения страстей и прекращения петроградской смуты — предоставить Государственной Думе право формировать правительство.

 

 

Император Николай II (слева) беседует с генералом Рузским (справа). 1914.

 

С введением так называемого «ответственного министерства» завершалась история русского самодержавия: в равной степени это понимали оба собеседника. Но царю психологически было очень трудно расстаться с идеей самодержавного управления огромной страной. 

По более поздним рассказам Рузского, основная мысль государя заключалась в том, что «Он для Себя в своих интересах ничего не желает, ни за что не держится, но считает Себя не в праве передать все дело управления Россией в руки людей, которые, сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред родине, а завтра умоют руки, “подав с кабинетом в отставку”». «Я ответственен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится, —  сказал Государь <…> Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается Министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность». С точки зрения императора, все общественные деятели, претендовавшие на участие в работе нового правительства, были известны ему как «люди совершенно неопытные в делах управления», и не способные справиться с бременем власти. Рузский спорил, возражал и доказывал, что уступка необходима в связи с крайне опасной ситуацией, сложившейся в Петрограде, и разрастанием революции.

 

В разгар горячего обсуждения около половины одиннадцатого вечера в Псков из Могилёва пришла телеграмма № 1865 от начальника Штаба Верховного Главнокомандующего генерала от инфантерии Михаила Алексеева. Под влиянием тревожных сообщений из Москвы и Гельсингфорса он изменил свою точку зрения и наконец-то поддержал представителей русской военно-политической элиты, ранее высказывавшихся в пользу «ответственного министерства». Только такая вынужденная мера, по мнению начальника Штаба, еще могла успокоить умы. «Утрата всякого часа уменьшает последние шансы на сохранение и восстановление порядка и способствует захвату власти крайне левыми элементами», — полагал Алексеев. Поэтому генерал предлагал немедленно опубликовать манифест об «ответственном министерстве» и возложить его образование на Родзянко. Тем самым достигался компромисс с ВКГД и разрешался застарелый конфликт между царем и Думой. Для борьбы с революцией «ответственное министерство» должно было сыграть роль бархатной перчатки на железной руке, подобно тому, как в 1905 году ее сыграл манифест 17 октября. Коллизия заключалась в том, что в тот момент ни Рузский, ни Николай II, ни Алексеев еще не знали о неизбежности отречения, и обсуждали уступку, потерявшую всякий смысл.

 

В первом часу ночи 15(2) марта царь, вопреки собственным взглядам, все-таки согласился предоставить Думе право назначать министров. На императора произвела впечатление общность взглядов об «ответственном министерстве» Алексеева и Рузского. Оба генерала редко соглашались друг с другом по важным вопросам и Рузский откровенно заявил императору о натянутых личных отношениях с его начальником Штаба. Таким образом, как казалось, главный вопрос — о новой форме организации власти в России — благополучно разрешился.

 

Император разрешил Алексееву опубликовать манифест об «ответственном министерства», указав Псков в качестве места издания. Кроме того, в 0. 20. государь направил в Царское Село телеграмму главнокомандующему Петроградского военного округа генералу от артиллерии Николаю Иванову: «Надеюсь, прибыли благополучно. Прошу до Моего приезда и доклада Мне никаких мер не предпринимать» [курсив наш. — К. А.]. В течение следующих часов последовали Высочайшие повеления об отмене назначенных войск для Петрограда: одни части задерживались на станциях отправки, другие не грузились. Таким образом, одновременно с решением о даровании России «ответственного министерства» Николай II отказался от идеи сосредоточить войска в окрестностях столицы, показав полную готовность к компромиссу с ВКГД. Все переживания императора были связаны с Царским Селом: «Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства все время там! — записал государь в дневнике. — Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам, Господь!»

 

Императрица в тот момент принимала генерала Иванова. Настроения Александры Фёдоровны выглядели совсем не воинственными — она не скрывала желания «переговорить с председателем Исполнительного Комитета Государственной Думы» [с Родзянко. — К. А.]. Поэтому её советы и указания Иванову носили мирный характер. Эшелон Иванова с Георгиевским батальоном пришел в Царское Село к девяти часам вечера 14(1) марта. Несмотря на распоряжение комиссара ВКГД Александра Бубликова, требовавшего от железнодорожников не пропускать к Петрограду воинские составы, фронтовые части прибывали в районы сосредоточения близ столицы: 67-й пехотный Тарутинский полк достиг станции Александровская, а 68-й лейб-пехотный Бородинский — Луги. Остальные находились в пути, а еще три полка гвардейской пехоты готовились к погрузке на Юго-Западном фронте, но все их передвижения остановили Высочайшими повелениями. 

 

 

Генерал-адъютант Николай Иудович Иванов (1851 – 1919).

 

Ночью 15(2) марта Александра Фёдоровна дала аудиенцию генералу Иванову. При этом императрицу интересовала не борьба против революционного Петрограда, а возможности Георгиевского батальона найти государя, соединиться с ним и привезти его в Царское Село. По свидетельству генерал-майора Дмитрия Дубенского, Иванов в Могилёве 20 (7) марта рассказал историографу следующее: «Он явился к Императрице и доложил ей, что прибыл для водворения порядка в столице и принятия командования над войсками по повелению Государя. Ея Величество спокойно выслушала его, долго говорила с ним, была хорошо осведомлена о состоянии столицы и Царского, и высказала мысль, что генералу Иванову надо вернуться назад, ибо помочь делу было уже поздно». Тем самым ночью 15(2) марта и Александра Федоровна считала бессмысленной вооруженную борьбу за сохранение самодержавия.

 

В то же время несостоявшийся «диктатор» получил телеграмму № 1833 Алексеева, отправленную сутками ранее — с надеждой на мирный исход в случае переговоров с ВКГД — и телеграмму государя, воспрещавшего какие-либо действия до его приезда в Царское Село. Настроения Иванова вполне отвечали поступившим указаниям: он не пожелал «разводить бой» с мятежными частями, чтобы не уложить тысячи людей, и вывел свой батальон в Вырицу, а позднее вернулся в Могилёв. Так закончилась «карательная экспедиция». Её несерьезный результат обусловило изначально мягкое поведение царя и самого Иванова: ни тот, ни другой не собирались вводить войска в Петроград, чтобы подавить петроградскую смуту, и надеялись на компромисс с Думой. Такой же точки зрения придерживалась и императрица Александра Фёдоровна — и только вечером 14(1) марта к целесообразности поиска политического решения склонился и Алексеев. 

 

В Петрограде ночью 15(2) марта решался вопрос о власти: между ВКГД и Исполкомом Петроградского Совета шли переговоры о формировании правительства, позже получившего название Временного. Списки возможных министров от общественности циркулировали в кругах думской оппозиции задолго до февральских событий. Однако в ходе обсуждения кандидатура Михаила Родзянко — председателя Думы и ВКГД — была заменена кандидатурой князя Георгия Львова, возглавлявшего объединенный комитет Земского Союза и Союза городов. Социалисты небезосновательно подозревали Родзянко в готовности «сговориться» с царем, чье отречение уже считалось неизбежным. В пользу Львова высказывался и «главный либерал», кадет Павел Милюков, получивший портфель министра иностранных дел. Военным и Морским министром стал октябрист Александр Гучков, министром юстиции — «трудовик» Александр Керенский, поколебавшийся, но решивший войти в состав «буржуазного» правительства. Остальные члены кабинета — кадет Николай Некрасов (министр путей сообщения), прогрессист Александр Коновалов (министр торговли и промышленности), кадет Александр Мануйлов (министр просвещения), кадет Андрей Шингарёв (министр земледелия), предприниматель Михаил Терещенко (министр финансов), Владимир Львов (обер-прокурор Синода) и Иван Годнев (государственный контролер) были мало известны широкой публике. Вместе с тем вопрос о судьбе русской монархии совершенно не считался предрешенным.

 

В Пскове примерно в два с половиной часа ночи 15(2) марта генерала Рузского вызвал на переговоры по прямому проводу Родзянко, находившийся в Петрограде. По какой-то причине Родзянко не захотел или не смог приехать в Псков. Скорее всего, его не выпустили социалисты, опасавшиеся закулисных махинаций и «сговора» председателя Думы с царем и высшим генералитетом. Запись переговоров между Рузским и Родзянко неоднократно публиковалась и широко известна. Необходимо подчеркнуть, что столь важный разговор между главнокомандующим армиями Северного фронта и председателем ВКГД состоялся, как свидетельствуют документы, «по особому уполномочию Его Величества», то есть не только с ведома, но и по приказу императора. Рузский поспешил обрадовать Родзянко сообщением о конституционной реформе, так как государь решил «дать ответственное перед законодательными палатами министерство с поручением Вам образовать кабинет». Но Родзянко объявил о безнадежном опоздании: 

 

«— Очевидно, что Его Величество и Вы не отдаете отчета в том, что здесь происходит. Настала одна из страшнейших революций, побороть которую будет не так-то легко, — в течение двух с половиной лет я неуклонно при каждом моем всеподданнейшем докладе предупреждал государя императора о надвигающейся грозе, — если не будут немедленно сделаны уступки, которые бы могли удовлетворить страну. Я должен Вам сообщить, что в самом начале движения власти в лице министров стушевались и не принимали решительно никаких мер предупредительного характера. Немедленно же началось братание войск с народными толпами, войска не стреляли, а ходили по улицам, и им толпа кричала “ура”! Перерыв занятий законодательных учреждений подлил масла в огонь, и мало-помалу наступила такая анархия, что Государственной Думе вообще, а мне в частности, оставалось только попытаться взять движение в свои руки и стать во главе для того, чтобы избежать такой анархии при таком расслоении, которое грозило гибелью государства. К сожалению, это мне далеко не удалось, народные страсти так разгорелись, что сдержать их вряд ли будет возможно, войска деморализованы; не только не слушаются, но убивают своих офицеров; ненависть к государыне императрице дошла до крайних пределов; вынужден был, во избежание кровопролития, всех министров, кроме военного и морского, заключить в Петропаловскую крепость. Очень опасаюсь, что такая же участь постигнет и меня, так как агитация направлена на все, что более умеренно и ограничено в своих требованиях. Считаю нужным Вас осведомить, что то, что предлагается Вами, уже недостаточно, и династический вопрос поставлен ребром. Сомневаюсь, чтобы возможно было с этим справиться». 

 

 

Для Рузского картина, которую нарисовал Родзянко, выглядела откровенной новостью. 

 

(Продолжение следует.)

Примечание:

* Даты указываются по новому стилю.