В данной статье речь пойдет  событиях, которые были самым непосредственным образом связаны с трагическими моментами  истории России:   с Отречением Государя Николая II от Престола, событиями, которые в этой время  происходили в Петрограде, а также некоторыми фактами из жизни Царской Семьи в Царском Селе в феврале – марте 1917 г. и до ее момента отъезда в Тобольск.  

 

В обстоятельства событий этих дней  самым непосредственным образом был вовлечен  Собственный Его Императорского Величества Конвой.    По этой причине о роли Конвоя  возникло множество легенд, которые представляют Конвой в нелицеприятном свете.

 

Автор этих строк на основе первоисточников попытался воспроизвести истинную роль Конвоя в событиях тех дней. 

 

Основой для создания этой статьи послужила книга бывшего конвойца - хорунжего Н.В. Галушкина  «Собственный Его Императорского Величества Конвой» (Сан – Франциско, США, 1961г.; переиздана в России - М. 2004 г. ). 

 

По мнению автора этой статьи, книга Н. В. Галушкина является самым объективным источником в описании  истории Собственного Его императорского Величества Конвоя.  Личная порядочность и честность Н.В Галушкина не подвергаются никакому сомнению. Всю свою жизнь он отдал воинскому служению России: в Императорской России -  в рядах казачьих  войск, затем в  Собственном Его Императорского Величества Конвое,  далее в составе Конвоя (переименованного в Гвардейский Дивизион) в Белом движении на полях Гражданской войны,  а также в антибольшевистском сопротивлении в составе Русского  Корпуса (в который влился Конвой) во время Второй Мировой войны.    

 

Также при написании данной статьи использованы дневники офицера Конвоя сотника В.Э. Зборовского, фрагменты которых были отражены в книге Н.В. Галушкина.

 

Кроме этого была использована книга Виктора Кобылина «Император Николай II и Генерал-адъютант М.В.Алексеев» (Нью-Йорк, США, 1970 г). Следует признать, что как историк - исследователь В. Кобылин не всегда объективен, но его книга ценна тем, что содержит обильную документальную фактологию, которая и была использована автором этих строк. 

 

Однако, перейдем к повествованию…

                                                                                  

Изучая историю Собственного Его Императорского Величества Конвоя, я долго искал понятие, которое бы полностью отразило духовный смысл службы Конвоя при Государях России. После долгих раздумий понял, что этим понятием может служить только одно слово – Верность.  Именно так - верно и нелицемерно- служили казаки Конвоя нашим Царям и ни разу не нарушили сущность своего  служения. 

 

Верность определяется только в критических ситуациях.  Когда-то в далеком 1814 г. в битве при Лейпциге Лейб - Гвардии Казачий полк спас  Государя Александра Благославенного от плена, разметав в тяжелейшем бою кирасир Наполеона Банапарта. Этот подвиг положил начало    Собственного Его Императорского Величества Конвоя (Черноморская сотня Лейб - Гвардии Казачьего полка послужила ядром будущего Конвоя), а дата этой битвы (17 октября- день Святого Иерофея) считается полковым праздником Конвоя. 

 

Много было событий, когда Конвой подтвердил свою Верность Государям России. Но есть особый период в истории России, когда прежние, казалось незыблемые в своей верности личности и полки, повели себя (по мнению автора этих строк),  в отношении Своего Монарха не самым лучшим образом. Имя этому времени –революция 1917 г. И только, пожалуй, два воинских формирования в этом позорном для России времени  остались верными Государю -    Собственный Его Императорского Величества Конвой и Собственный Его Императорского Величества Сводно-Пехотный полк. 

 

В тот момент, когда многие полки заменили свои императорские штандарты на красные тряпки (большевистские знамена), Конвой и Полк остались верными присяге и охраняли жизнь Государя и Царской Семьи. Иначе бы момент физической расправы над Государем и  Его Семьей наступил бы много раньше, чем в 1918 г… 

 

После всех трагических событий 1917-1920 г.г. в литературе Русского Зарубежья появилось очень много воспоминаний, которые отразили  массу фактов и оказались бесценными для будущих историков. Более того, до момента крушения СССР,  эта литература  была единственным источником, проливавшим свет на трагические события русской истории (в этом плане роль «Самиздата» и «Тамиздата»  неоценима).  

 

Но как никто не без греха, и в этой литературе иногда  содержались неточные исторические сведения. Эти неточности порой выставляют в самом неприглядном свете те или иные исторические субъекты.

 

К сожалению, в такой ситуации оказалось имя Собственного Его Императорского Величества Конвоя.

 

События, в которых необъективно оценена роль  Конвоя  следующие:

 

1. Конвой  во время событий Отречения Государя во Пскове,  «не  проявил инициативу, не воспользовался силой» и не увез Государя «на фронт» к верным войскам или в любое безопасное место. 

 

2. Конвою ставят неслыханное обвинение в измене, ссылаясь на сообщение революционных февральских газет 1917 г. о «прибытии в Государственную Думу Собственного Его Величества Конвоя в полном своем составе». 

 

3. Еще одно неслыханное обвинение в том, что две сотни Конвоя, которые в феврале 1917 г. охраняли Государыню и Царственных детей в Александровском дворце в Царском Селе «вместо того, чтобы охранять Семью стали их тюремщиками».

 

Эта необъективность в трактовке роли Конвоя  разошлась не только в воспоминаниях революционеров - февралистов, но и  вполне уважаемых и достойных людей, которые верно служили Государю, и, которые отразили непроверенные сведения в  своих мемуарах. К этому числу  принадлежат  Татьяна Мельник –Боткина («Воспоминания о Царской Семье»), Анна Вырубова («Фрейлина Ее Величества»), ген Воейков («С Царем и без Царя»), и даже П.Н. Краснов, который в своей книге «Ненависть» также упомянул неверные сведения о прибытии в Государственную Думу Собственного Его Величества Конвоя в полном своем составе, и многие другие.

 

Но давайте по порядку. Итак...

 

I. Мог ли Конвой спасти Императора  во Пскове?

 

В роковые дни февраля и марта 1917 года, Конвой нес службу в Царском Селе (охрана  Государыни и Царственных детей), в Ставке в Могилеве (охрана Государя), в Киеве (охрана Императрицы - Матери Марии Феодоровны). Кроме этого,  нестроевая часть Конвоя находилась в Петрограде и поддерживала порядок в казармах Конвоя в Петрограде на Шпалерной улице.    

 

26 февраля 1917 г в Могилев, в котором располагалась  Ставка Верховного Главнокомандующего, где в то время пребывал Государь Император, стали доходить неясные слухи об уличных беспорядках в Петрограде, связанных с «какими-то продовольственными затруднениями». В Ставке несли службу две сотни Конвоя - Л.Гв. 1-я Кубанская и Л.Гв. 4-я Терская.

 

Несмотря на то, что стали доходить слухи уже не о беспорядках, а о все усиливающемся бунте, в самой Ставке, по внешности, все было спокойно. В этом петроградском бунте никто не предчувствовал веяние грядущего революционного взрыва. Однако слухи из Петрограда становились все тревожнее. В этой ситуации Государь отправляет большое количество войск для подавления бунта во главе с ген. Ивановым, а сам  решает  ехать в  Царской Село  (подробнее о количестве отправленных войск см. книгу Виктора Кобылина. Кстати, эти сведения полностью опровергают ложь советских и постсоветских историков о том, что Государь, мол, ничего не делал для подавления петроградского бунта). 

 

Полковник Конвоя Киреев объявил офицерам, что от командира Конвоя получено сообщение о предстоящем выезде Государя Императора в Царское Село. Отбытие Его Величества назначено на 28 февраля  в 14 часов 30 минут. Полковник Киреев отдал приказание командиру Л.-Гв. 4-й Терской сотни есаулу Татонову  назначить одного офицера и соответствующий наряд казаков для сопровождения Государя Императора. Были назначены хорунжий Лавров и 14 урядников и казаков. Эти конвойцы заняли места в Свитском поезде (литера «Б»). В  Собственном поезде (литера «А»), как всегда от Конвоя находились: командир Конвоя граф Граббе, ординарец Его Величества и два казака. Итак, всего вместе с Государем в Царское Село направилось 19 человек конвойцев. 

 

Литерные поезда, отбыв из Могилева на рассвете 28 февраля (по воспоминаниям конвойца есаула С.Лаврова) следовали по маршруту - Орша, Вязьма, Лихославль до Тосно, откуда должны были быть направлены по передаточной линии на Царское Село. Этот длинный путь объяснялся тем, что Виндавская линия, через станцию Дно, была предоставлена эшелонам с войсками генерал-адъютанта Иванова, которые двигались к Петрограду для усмирения бунта. Движение поездов происходило в нормальной обстановке. 

 

Шедший впереди Свитский поезд, пройдя Вязьму (примерно в 14 часов) и следуя далее ночью, через Лихославль, к 2 часам подошел к станции Малая Вишера. На станции Малая Вишера были получены тревожные сведения, что следующая большая станция Любань, находившаяся между Малой Вишерой и Тосно, занята «революционными войсками», разгромившими станцию. Это было ложное сообщение ! Сообщение это было сфабриковано петроградскими бунтовщиками для цели задержки продвижения литерных поездов к Петрограду.   Руководители февральского бунта понимали, что если бы литерные поезда и эшелоны с войсками ген. Иванова прибыли в Петроград, то бунт был бы подавлен, а они немедленно арестованы.

 

Конвоец хорунжий Лавров, по прибытии в Малую Вишеру, приказал взводному уряднику Цыбину выставить вперед наблюдение  на несколько километров в направлении станции Любань , однако все было спокойно. Как только подошел Императорский поезд, Лавров явился к командиру Конвоя графу Граббе и сообщил ему обстановку. Командир отправился к генералу Воейкову, который сопровождал Государя в Собственном поезде. Причина остановки Свитского поезда была доложена Государю Императору. Примерно в 4 часа последовало распоряжение литерным поездам следовать в обратном направлении на Бологое-Дно.

 

1 марта в 20 часов, уже в полной темноте, Императорский поезд подошел к станции Псков. Вокзал станции Псков был пуст. Никто не вышел навстречу Царскому поезду. Позже прибыли Главнокомандующий Северным фронтом генерал-адъютант Рузский и его начальник штаба генерал Данилов и были приняты Государем. Рузский передал Государю телеграмму начальника штаба Верховного главнокомандующего ген Алексеева, в которой ген Алексеев выражал свою поддержку Председателю Временного Комитета Государственной Думы и являвшегося главой заговорщиков Родзянко, на создание ответственного министерства (органа управления страной, подотчетного Думе, а не Государю). После этого в ночь с 01 на 02 марта Рузский долго беседует по телефону с Родзянко, который требует уже отречения Государя в пользу Наследника Цесаревича Алексея. На основании этого разговора Алексеев запрашивает телеграммами  главнокомандующих фронтов с просьбой выразить свое мнение об отречении. Все главнокомандующие поддержали эту мысль. 

 

В 10 часов 2 марта Его Величеством был принят Главнокомандующий Северным фронтом генерал Рузский.  

 

Конвоец хорунжий Лавров, почуяв неладное,  усилил посты у Собственного  поезда. Государь, заметив это, выразил командиру Конвоя Свое неудовольствие, на основании чего последовало приказание всем конвойцам, за исключением обычного поста у входа в Царский вагон, войти в вагоны. Таким образом, конвойцы были готовы выступить на защиту Государя и усилили охрану. Однако,  Государь эти  меры  отменил.

 

Рузский знакомит с  телеграммами главнокомандующих  Государя и Государь передает Рузскому текст  телеграмм для отсылки в Петроград Родзянко и в Ставку ген Алексееву с решением об отречении в пользу Сына. Видимо, отречение в пользу Алексея было для петроградских бунтовщиков уже неприемлемо  (позже Родзянко напишет в своих мемуарах, что воцарение Наследника было абсолютно невозможно), поэтому Рузский не отсылает эти телеграммы. 

 

Вечером во Псков прибывают депутаты Думы Гучков и Шульгин   и привозят  проект Манифеста об отречении, составленный представителями Государственной Думы, но Государь его отвергает.   

 

Государь  на имя начальника Штаба пишет документ  об отречении в пользу Великого Князя Михаила Александровича. 

 

Во время разговора Государя Императора с членами Думы командир Конвоя не присутствовал. Прошу читателя особо обратить внимание на этот момент ! Безусловно, что если бы Командир Конвоя граф Граббе был бы свидетелем давления, которое оказывалось на Государя в часы, предшествующие моменту отречения,  то он, вероятно, незадумываясь  отдал  бы приказ об аресте Рузского и прочих лиц, которые были в вагоне Государя.  Кроме этого, Государь мог потребовать вызова Командира конвоя в вагон и мог бы отдать ему приказ  об аресте. Разумеется, этот приказ был бы  немедленно выполнен. Однако Государь такого приказа Конвою не дал.  

 

3 марта. Литерные поезда подходили к Могилеву. Конвойцы тяжело переживали случившееся: «В нашем Свитском поезде, в пути почти никто не разговаривал. Каждый из нас, в подавленном душевном состоянии, искал одиночества в своем купе».

 

Для встречи Государя Императора на военную платформу станции Могилев, к 19 часам прибыли находившиеся в Ставке великие князья и в большом количестве офицеры Штаба Верховного Главнокомандующего, во главе с Начальником Штаба генерал-адъютантом Алексеевым.

 

Как всегда, у места остановки Царского вагона, выстроился по правилам службы Конвоя соответствующий наряд - Встреча Его Величества в составе: хорунжего Н.Галушкина, одного урядника и трех казаков.

 

После остановки «Собственного поезда, (в 20 часов и 20 минут), первым из него вышел командир Конвоя генерал граф Граббе и, поздоровавшись с офицером Конвоя, спросил, известно ли об отречении Государя Императора. Офицер ответил, что никто этому слуху не верит. «К несчастью России это так», - сказал командир и удалился обратно в вагон поезда.

 

Через две-три минуты, на площадку Царского вагона вышел конвоец-ординарец Его Величества и дал знак офицеру о выходе Государя Императора.

 

Встреча Конвоя воински приветствовала Государя Императора, выходившего из своего вагона. Государь имел на себе форму 6-го Кубанского казачьего Его Величества пластунского батальона. За Государем следовал его конвоец - ординарец.

 

Государь Император изволил дать руку офицеру Конвоя и обратился к казакам с обычным своим ласковым приветом. «Здравия желаем Ваше Императорское Величество!» - громко ответили казаки конвойцы. Государь остановился и, приложив руку к головному убору,  произнес: «Спасибо за службу, казаки!» Затем вторично подал руку офицеру, тихо добавив: «Благодарю и вас!»

 

При входе Государя Императора в губернаторский дом его встретил помощник командира и командир дивизиона Конвоя, находившегося в Ставке, полковник Киреев и, от имени всех офицеров и казаков Конвоя, просил Его Величество принять их верноподданнические чувства.

 

Офицеры дивизиона Конвоя, собравшись в одной из своих комнат гостиницы «Париж», с тревожным волнением ожидали возвращения полковника Киреева и хорунжего Галушкина. Оба прибыли одновременно. Впереди шел полковник Киреев. Он шел как в бреду, как-то странно размахивая правой рукой, и, казалось, как бы разговаривал сам с собой. Подойдя к офицерам, он неожиданно зашатался и, подхваченный ими, упал на кровать и зарыдал... «Итак, свершилось! Россия потеряла Благочестивейшего своего Государя Императора, и милость Божия отошла от нее...».

 

Я допустил столь подробное описание трагических событий «отречения» только для того, чтобы показать, что конвойцы, приняли все меры для охраны Императора: следовали вместе с ним во Псков, выставили наблюдение в Малой Вишере, усилили посты во время событий во Пскове, наконец, были бы готовы арестовать заговорщиков, если бы знали, что над Императором учиняется моральное насилие.    

 

Итак, первая ложь о том, что Конвой не смог спасти Государя во Пскове, опровергнута.   

 

II. Как сформировалась ложь о «прибытии в Государственную Думу Собственного Его Величества Конвоя в полном своем составе». 

 

Теперь мысленно перенесемся в Петроград. Там находились: канцелярия Конвоя, команда казаков Л.-Гв. 5-й сотни - 35 человек, нестроевая команда и, при штабе Конвоя, три офицера - помощник командира по хозяйственной части, полковник барон М.Унгерн-Штернберг, казначей (он же и квартирмейстер) есаул Б.Макухо и командир формирующейся Л.-Гв. 5-й сотни есаул В.Савицкий.

 

Во время февральского бунта казармы конвоя на Шпалерной улице  несколько раз подверглись нападению со стороны разнузданной солдатни. 

 

Однажды мимо казарм проехал «революционный» грузовик, из которого разбросали  листовки с  воззванием образовавшегося «Временного комитета Государственной Думы». Среди других лиц этого комитета было указано имя и депутата от Терского Казачьего Войска, есаула Караулова.

 

Караулов был старым сослуживцем по Войску, знаком некоторым офицерам Конвоя. Знал его и был лично с ним знаком и есаул Макухо.

 

Есаул Макухо, решил воспользоваться своим знакомством с членом комитета Думы Карауловым  и просить помощи от нападений на казармы Конвоя.

 

Член комитета Думы Караулов был сильно обеспокоен самочинным обыском в казармах, и выдал есаулу Макухо  «охранную бумагу» за своей личной подписью.  В ней значилось, что «все лица, живущие в  офицерском флигеле, числятся за ним - членом Временного Комитета и находятся под домашним арестом, и что никто без разрешения его (Караулова) посещать офицерский флигель не имеет права.

 

В то время, когда есаул Макухо был у члена временного комитета Думы Караулова, казарма Конвоя подверглась вторичному нападению. Заполнившие казарменный двор солдаты требовали от команды казаков немедленной выдачи «скрытых пулеметов», спрятанного оружия, а также и всего имущества Конвоя. Солдаты кричали, заставляя казаков исполнить их требование, и угрожали расправиться с «Царскими опричниками»...

 

Положение небольшой команды казаков было критическое! Спас это положение урядник Сторчак. Он громко заявил, что Конвой никогда не был вооружен пулеметами, что в складе хранится не оружие, а собственное казачье имущество, что в конюшнях стоят собственные казачьи лошади (полусотни, находившейся в Киеве и других казаков).

 

Для многих солдат запасных батальонов то, что у казаков лошади собственные, а не казенные, была новость, и это на них произвело впечатление. Солдаты стали требовать выдачи казенного имущества! В этом требовании Сторчак не отказал, но с условием, что сдаст имущество только «выбранным самими же солдатами делегатам», под их ответственность. Желающих принять эту ответственность не оказалось.

 

Сторчак решил сам искать защиту у тех, «кого солдаты, грозившие ему судом, только и признавали» (так оправдывался урядник). Трудно было установить, под давлением ли солдат нестроевой команды, окончательно почувствовавших свое «превосходство» над казачьей командой, или по собственной инициативе, но Сторчак с небольшой группой казаков и солдат нестроевой команды явился в Государственную Думу. 

 

Есаул Макухо заканчивал свой разговор с членом комитета Карауловым, когда узнал о прибытии урядника Сторчака. Вместе с Карауловым он вышел к нему, и был свидетелем следующего.

 

Урядник Сторчак сообщил Караулову о том, что он и пришедшие с ним казаки просят защиты и помощи, что он больше не может нести ответственности за сохранение имущества от разгрома толпой, так как он сам - Сторчак, ожидает ареста и предания его суду «за скрытие пулеметов»...

 

Караулов, удостоверившись в том, что в складах Конвоя действительно нет пулеметов, и что в них лишь хранится материал для постройки обмундирования и сундуки с собственными казачьими вещами, постарался успокоить казаков.

 

Он заявил, что примет все меры, дабы в будущем никаких обысков в казарме Конвоя не производилось. 

 

В тот же день в очередных листовках «совета рабочих и солдатских депутатов» особо жирным шрифтом была сообщена провокационная ложь о «прибытии в Государственную Думу, в полном своем составе Собственного Его Величества Конвоя».

 

Есаул Макухо, возмущенный содержанием листовок, клеветавших на Конвой, потребовал от Караулова объяснений, но тот цинично заявил: «Понимаю вас и сам знаю, что Конвоя в Петрограде нет, но неужели вы думаете, что я - член Временного Комитета Государственной Думы, буду опровергать то сообщение в печати, которое нам так выгодно, и приносит лишь неоценимую пользу?!»

 

Итак, ложь о  «прибытии в Государственную Думу Собственного Его Величества Конвоя в полном своем составе» опровергнута. 

 

III. Конвой верно охраняет Царскую Семью в Александровском Дворце.   

 

Наконец, третья ложь о том, что Конвой «вместо того, чтобы охранять Царскую Семью стал их тюремщикам» легко опровергается при изучении исторических фактов службы Конвоя в Царском Селе в феврале-марте 1917 г. 

 

В Царском Селе Семью охраняли  Л.-Гв. 2-я Кубанская и Л.-Гв. 3-я Терская сотни Конвоя. 28 февраля в Царское поступили тревожные сведения о петроградском бунте и части царскосельского гарнизона были подняты по тревоге и стянуты к Александровскому Дворцу, в котором жила Государыня Императрица и Августейшие Дети. Тогда в Царскосельский  гарнизон входили Собственный Его Императорского Величества Конвой,  Собственный Его Императорского Величества Сводно-Пехотный полк, роты Железнодорожного полка, квартировавшие в Царском Селе, а также Гвардейский Экипаж.

 

Все войска были распределены по охране Дворца, парков и прилегающих улиц Царского Села. Вскоре в Железнодорожном полку вспыхнул мятеж и  он покинул свои посты, а Гвардейский Экипаж был уведен его командиром Великим Князем Кириллом в Петроград и предоставлен в распоряжение революционной Думы.  Фактически в эти тревожные дни охрану Дворца и Семьи осуществляли Конвой и  Сводно-Пехотный полк.

 

В 23 часу 28 февраля частям дворцового гарнизона передается сообщение о выходе из дворца Государыни Императрицы. Все быстро становятся в строй на положенные им места. Раздается команда: «Смирно! Господа офицеры!»

 

Ее Величество в сопровождении Великой Княжны Марии Николаевны выходит из главного подъезда дворца и по глубокому снегу обходит выстроившиеся воинские части, здороваясь с каждой ротой и сотней. В ответ на приветствие Государыни, громко раздается с правого фланга конвойцев: «Здравия желаем Ваше Императорское Величество!»...

 

По внешности Государыня Императрица была совершенно спокойна. Обойдя все части дворцового гарнизона, Государыня вернулась к подъезду. Государыню окружила группа офицеров Конвоя и Сводного полка. Беседуя с ними, Ее Величество высказывала опасение за здоровье Наследника и Великих Княжен, и свое удивление и сожаление по поводу событий в Петрограде. К развивающимся событиям в Царском Селе Государыня Императрица отнеслась с меньшим спокойствием. Разговор с офицерами Ее Величество закончила просьбой: «Ради Бога, прошу вас всех, только бы не было из-за нас крови!..»

 

Генерал Гротен, который исполнял обязанности помощника коменданта Дворца, отправился в городскую ратушу, где помещалась «революционная комендатура». Есаул Свидин сообщил офицерам, что генерал Гротен отправился в ратушу предупредить о том, что в случае нападения на дворец, гарнизон дворца будет принужден открыть огонь. Поведение генерала Гротена у всех офицеров Конвоя и Сводного полка вызывало к нему глубокое уважение.

 

Вскоре  пришло известие, что банда неизвестных солдат собирается занять здание Лицея, дабы там установить пулеметы для обстрела дворца. Лицей был в непосредственной близости ко дворцу. По приказанию есаула Свидина, сотник Зерщиков с казаками Конвоя занял здание Лицея.

 

Глубоким вечером Государыня Императрица, предшествуемая образами, обходила подвальное помещение дворца, где отдыхали и грелись сменившиеся с постов чины дворцового гарнизона. Казаки и солдаты вскакивали с соломы и крестились.

 

Пришло  «сенсационное известие»  «о явке Собственного Конвоя в полном своем составе в Государственную Думу с выражением своей покорности...» Как ни тяжело было душевное состояние всех офицеров дворцового гарнизона, это провокационное измышление делателей революции вызвало у присутствующих на завтраке во дворце офицеров Конвоя и Сводного полка общий смех, ибо всем было известно, где находятся сотни Конвоя!

 

Сотник Зборовский был вызван к Государыне Императрице. Ее Величество передала Зборовскому печатный листок «Известий рабочих и солдатских депутатов», в котором была напечатана клевета на Конвой. С большим возмущением оценивая эту провокацию, Государыня Императрица изволила сказать: «Государя хотят убедить, что верных Ему войск нет, что даже Его казаки изменили...» Ее Величество считала очень важным скорее сообщить Государю Императору лживость этого революционного сообщения. Согласно указания Ее Величества, надо было как можно скорее информировать Ставку о фактическом положении всех событий. Было составлено подробное письмо с описанием событий в Петрограде и в Царском Селе, которое и было  отправлено с курьером - конвойцем  в Ставку.

 

В целях безопасности Дворца, круги, руководившее его охраной, считали необходимым устранить опасное настроение солдат городского гарнизона. Было получено распоряжение от каждой части дворцового гарнизона выслать представителей для связи с гарнизоном Царского Села. Конвойцам показалось это распоряжение сомнительным, т.к. оно могло быть истолковано как наличие  у охраны Дворца слабого духа и прежде всего у Конвоя. 

 

При отсутствии в Царском Селе старших офицеров, конвойцы решили, что исполняя получаемые приказания и принимая то или иное решение , прежде всего необходимо знать мнение и пожелание Государыни Императрицы. Фактически конвойцы в отсутствии Государя и Командира Конвоя, приняли над собой Главенство Ея Императорского Величества.

 

Миссию узнать мнение самой Государыни Императрицы в связи с полученным приказанием возложили на сотника Зборовского. Ее Величество благодарила Зборовского за приход и, на его доклад о сомнениях офицеров в полученном приказании, с живостью ответила: «Да, да - пошлите представителей непременно! Надо  постараться бунтующих солдат словами успокоить. Не надо ни одной капли крови, прошу вас!» 

 

Ранним утром 4 марта пришла страшная весть - слух об отречении Государя Императора ошеломил всех! Никто из офицеров Конвоя не мог этого понять и этому поверить. Днем откуда-то занесли во дворец несколько экземпляров Манифеста Государя Императора об отречении от Всероссийского Престола за Себя и за Государя Наследника Цесаревича и одновременно «Отказ» Великого Князя Михаила Александровича, «от восприятия Верховной Власти»...

 

Весть эта гарнизоном дворца переживалась с неизъяснимою болью. Этим ужасом все были прибиты и придавлены. «Случилось что-то непонятное, дикое, неестественное, никак не укладывающееся в мозгу. Земля уходила из-под ног... Было... и нет ничего! Пусто, темно... Будто душа вылетела из живого еще тела...» (Из дневника сотника Зборовского). Ее Величество стремилась всячески ободрить конвойцев, вызвала к себе Зборовского и передала ему следующее: «Меня наконец-то соединили с Государем, и Мне удалось Ему передать, что газетная заметка о Конвое лжива. Государь ответил, что Он в этом и не сомневался, и Мы были правы, считая казаков Нашими истинными друзьями. Передайте это казакам и успокойте офицеров».

 

Вместе с тем Государыня поручила сотнику Зборовскому передать офицерам и казакам ее просьбу снять вензеля Его Величества. «Сделайте это для Меня, - сказала Государыня, - иначе Меня опять будут винить во всем, и от того могут пострадать Дети». До Государыни дошли сведения, что в Петрограде были случаи кровавой расправы с офицерами: придирались к Царским вензелям на погонах. 

 

С глубочайшей раной в сердце переживалось расставание с дорогой эмблемой... Царя в России нет... все перевернулось, пропало... Удар шел за ударом... Еще тяжелее было передавать приказание Ее Величества казакам. Некоторые сверхсрочнослужащие урядники рыдали, другие просто не хотели снимать. Стояло стоном: «Ваше Высокоблагородие, да что же это! Какая же Россия без Царя?!..»

 

Утром 8 марта поступил приказ Временного правительства об оставлении охраны дворца и передача постов гарнизону Царского Села. Конвойцы могли и не подчиниться приказу, если бы  об этом их попросила Императрица, ибо они считали ее своей Главой.  После получения этого приказа сотник Зборовский был принят Государыней, передавшей ему свое повеление о неизбежности подчинения требованию об уходе из дворца: «Прошу вас всех воздержаться от каких-либо самостоятельных действий, могущих только задержать прибытие Государя и отразиться на судьбе Детей. Начиная с Меня, мы все должны подчиниться судьбе».

 

Офицеры Конвоя также просили сотника Зборовского передать Государыне Императрице их верноподданнические чувства.  Зборовский отправился исполнить просьбу всех офицеров. В ожидании его возвращения между офицерами царила полная тишина. Все сидели с  помертвевшими лицами и молчали...

 

Зборовский передал просьбу казаков Государыне. Подавляя волнение, Государыня просила Зборовского передать всем офицерам и казакам Конвоя благодарность за верную службу, изволив сказать: «от Меня и Детей!» Затем Ее Величество вручила сотнику Зборовскому маленькие образки - свое благословение офицерам.

 

«Не помню как вышел из дворца, - записал  в дневнике Зборовский. - Я шел не оборачиваясь. Рука сжимала образки, в груди теснило, к горлу подкатывалось что-то тяжелое, готовое вырваться стоном.... В 16 часов произошла смена. Чины Конвоя и Сводного полка сняты со своих постов. Последний взгляд на дворец и... потеря его навсегда!».

 

Время все расставляет на свои места: ложь обнаруживает себя и уходит прочь с исторического горизонта. Остается правда. Но как бывает обидно честным людям слышать  в свой адрес незаслуженные упреки, даже от близких им по духу лиц. 

 

Желая поддержать бывших  конвойцев,  Ее Императорское Высочество Великая  Княгиня  Ольга Александровна написала в 1959 г. полковнику Галушкину (бывшем в 1917 г хорунжим Конвоя),  письмо со словами: «...Вы все чисты перед своей совестью, передо мною, перед теми, кто знает истину, и перед ними, дорогими (имеется в виду Царская Семья. — О. И.).  При встрече, будет ли это в этом мире или другом — вы можете смотреть им в глаза, и только с этим давайте считаться!..»

 

Впервые опубликовано: Посев. — №11 (1611). — 2011.