Наш ответ Чемберлену

 

«Польскую визу получить труднее, чем американскую», – сказала молодая полька, с которой мы разговорились в очереди в консульстве. «У Вас же национальная виза, разве Вы испытываете затруднения?» – спрашиваю я. «Я не для себя, я получаю визу для своего сына – каждый месяц. Я прошу – дайте хоть на полгода – не дают».

 

Мы ходили в консульство три раза: улица 5-я Советская, Консульство Республики Польша. Последний раз я была уже во всеоружии – с красивым приглашением на польском языке от главы католического польского ордена, с просьбой дать визу бесплатно, как и делается в случае поездки для выступления на конференции. Сотрудник консульства сказал: «Да, такой факс был», – он взял листок с приглашением и внимательно прочитал 3 абзаца текста, потом сказал: «Виза будет платная». «Но мы рассчитывали на бесплатную, как в прошлый раз, по приглашению православного прихода в Польше». Сотрудник консульства полез в компьютер, нашел сведения про «прошлый раз» и сказал: «Да, в прошлый раз виза была бесплатная, но и приглашение было от другой организации». «Да, в прошлый раз было приглашение от православного прихода, теперь – от католического, почему же в прошлый раз виза была бесплатная, а теперь платная, ведь цель поездки такая же – выступление на конференции?» «В прошлый раз приглашала другая организация». «Да, но такая же организация. Почему же теперь платная виза?» «Потому что теперь приглашает другая организация» «Да, но такая же организация. И разве Польское консульство не должно больше делать льгот католикам, чем православным? Почему же по приглашению православного прихода виза бесплатная, а по приглашению католического – платная?» «Я иду к консулу!», – не выдержал сотрудник консульства. Консул разрешил бесплатную визу и мы отправились в Польшу. 

 

И все же меня мучил вопрос: почему сотрудники польского консульства такие напряженные? Мне, как редактору программы «Возвращение в Петербург», посвященной советскому наследию в топонимии, представляется, что на сотрудников польского консульства влияет адрес их нахождения – 5-я Советская. 

 

Надо сказать, что всего несколько консульств в нашем городе имеют незавидные адреса, но два – особенно нарочито, догадайтесь, каких стран? Ну, понятно, раз речь идет о Польше и уже прозвучал адрес, первые испытывают топонимический дискомфорт в нашем городе именно поляки. Не на хорошем месте и Великобритания. Как же не на хорошем – ведь там же и Правительство Петербурга? Да, но почтовый адрес Правительства Петербурга, Губернатора, Администрации и так далее:  Санкт-Петербург, Смольный. А адрес расположенного территориально на той же площади Генерального Консульства Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии: Санкт-Петербург, пл. Пролетарской Диктатуры, 5. 

 

Наши экономические достижения

 

Вылет из Петербурга совпал с Международным экономическим форумом. Мы прошли визовый контроль и подошли к посадке – но ворота не открылись, люди стояли плечом к плечу 2,5 часа, недоумевая о причине опоздания самолета. Сотрудница аэропорта, когда самолет уже 10 минут как должен был вылететь, пришла сообщить, что наш самолет, принадлежащий прибалтийской авиакомпании, «слишком поздно прилетел, поэтому и вылет будет задержан». Объяснение не показалось вполне удовлетворительным, но больше всего пассажиров тревожила другая проблема – почти все летели в Ригу, чтобы там сделать пересадку. Особенно волновалась супружеская пара, которые без визы летели в Ригу, чтобы оттуда лететь в Калининград. 

 

Когда измученные ожиданием пассажиры (большинство ожидали самолета стоя, ни мест для сидения, ни даже места, чтобы сесть на полу, не было) получили, наконец, возможность сесть в свой самолет, никто не знал, когда и каким образом попадет в назначенный пункт (у большинства, в т.ч. и у нас, самолеты из Риги уже улетели). Мы летели из Петербурга в Ригу, а из Риги – в Варшаву, а кто-то – в Таллин, в Осло, в Лондон… Пилот самолета извинился за задержку вылета и сказал по-русски с прибалтийским акцентом: «Вы, конечно, знаете, почему мы не смогли вылететь вовремя. Тут проходит форум высоких лиц, и не только наш самолет, но и другие, стоят в очереди, чтобы получить полосу на вылет». Мы посмотрели в иллюминатор: аэропорт напоминал перегруженную автостоянку, где маленькие «частные» самолеты – все беленькие и без опознавательных изображений (чей это?) – стояли как автомобили – рядами, зрелище впечатляющее, их было не менее сотни (это то, что можно было разглядеть в иллюминатор с одной стороны нашего самолетика). Кто эти «высокие лица», из-за которых несколько рейсов не вылетели вовремя, люди простояли 2,5 часа без объяснений и удобств, и большинство пассажиров опоздали не только в первый пункт назначения, но и пропустили пересадочные рейсы? 

 

Наши встречающие

 

Аэропорт в Риге, как назло, по ночам не работает (то ли у них так принято, то ли на время ремонта посадочных полос, который производится по ночам). Поэтому люди попали в пустое здание аэропорта, где даже питьевой воды нельзя было достать – всё закрыто. Через некоторое время появились девушки в униформе, которые стали распределять пассажиров. Две группы отправили на автобусах. До Таллина – это еще 6 часов – не самое приятное путешествие в такой ситуации. Нас отвезли в гостиницу, была глубокая ночь, так что на еду можно было рассчитывать только утром. 

 

На следующий день в 14 часов мы вылетели из Риги в Варшаву, где нас встретил отец Веслав, который приезжал из Познани (4 часа на автомобиле) уже второй раз – вчера тоже, т.к. мы сообщили, что вылетели из Петербурга в Ригу, и он выехал встречать, но священнику не успели сообщить, что мы опоздали на самолет из Риги в Варшаву, и он ни с чем поехал обратно – еще 4 часа. Поэтому, когда он наконец-то встретил нас на следующий день, он так радовался, что я подумала – наш приезд имеет большое значение! Надо сказать, отец Веслав очень занятой человек, и больше он в нашем графике мероприятий не участвовал, так что его радость нашему появлению в аэропорту «Шопен» в Варшаве стала для меня еще более значима. 

 

Кстати, а как у нас принято реагировать, если кого-то пришлось дважды встречать с переездами из города в город по 4 часа туда и 4 обратно? 

Перед поездкой в Польшу я услышала много разных мнений о поляках и польском национальном характере, но мне понравилось одно: мы, славяне, все похожи по характеру. Так ли это? Не знаю. Возможно, многие придерживаются совсем другого мнения: мы, славяне, все ненавидим друг друга. Но, в конце концов, каждая историческая эпоха дает каждому народу право выбирать свое самоопределение. Мне кажется, что мы, русские, сегодня именно в новой эпохе, и выбор за нами. 

 

В Польшу нас пригласил отец Томаш Селицкий, генерал ордена христусовцев, официальное название – Societas Christi pro Emigrantibus Polonis (Общество Христа для Заграничной Полонии). Этот католический орден создан для окормления польской эмиграции. 

 

У нас так исторически сложилось, что русскую эмиграцию XX века окормляло эмигрантское же священство, появились две части русской эмигрантской Церкви – Русский Экзархат Константинопольского Патриархата и Русская Православная Церковь Заграницей. Но проблема церковного окормления эмиграции (русские вне России) была и до революции, для этих целей, например, создавались братства, основывались миссии (можно вспомнить Свято-Владимирское братство, основанное в 1890 году в Германии, или Русскую Духовную Миссию, основанную в 1847 году в Иерусалиме). Сегодня необходимость поддержания церковной жизни в эмиграции – одна из самых насущных для многих стран, особенно для таких, откуда ежегодно выезжают самые молодые и перспективные, выезжают целыми семьями, и не потому, что так стремятся покинуть родину, а потому, что достойно оплачиваемую работу получают только заграницей. И хотя уровень жизни в Польше выше, чем в современной России, но проблема эмиграции из страны для нас одинаково актуальна. 

 

Отец Томаш стал слушателем радио «Град Петров» и отметил важность для нашего вещания темы десоветизации через христианизацию. Он пригласил в Польшу представителей радиостанции, чтобы познакомить поляков с опытом христианского просвещения в России (важно для о.Томаша – показать полякам, что православные в России сознательно относятся к декоммунизации), а нас – с христианским радиовещанием в Польше. Мы посетили 3 католические польские радиостанции. Но в этой заметке я не буду писать собственно о христианском радиовещании, а только о своих польских впечатлениях вообще.

 

Наши общие проблемы

 

Самым сильным впечатлением и даже потрясением было обращение поляков к России и Русской Церкви с надеждой, что наш подъем церковной жизни поможет вдохновить братьев-славян противостоять надвигающейся с Запада секуляризации. Ведь сегодня, пожалуй, только Россия и Польша более-менее успешно противостоят этому процессу – Запад уже сдался, уже побежден, на Западе идет дехристианизация, а вот у нас, у славян, наоборот, духовное и церковное возрождение после богоборческого коммунистического плена. 

«В Польше христианство испытывает трудные времена, мы это воспринимаем с большой тревогой, это же почти катастрофа: 90% поляков не религиозны! Страшные цифры, это же каждый 10-й поляк сегодня уже не католик! – польские священники всерьез обеспокоены процессом секуляризации. – А что же будет дальше? По последним опросам у нас в Польше уже только 80%  по воскресеньям идут в храм, это трагедия! А сколько у вас?» – этот вопрос поставил в затруднительную ситуацию, не потому, что я не знаю точно, сколько у нас людей по воскресеньям бывают в храме (социологи последнее время часто проводят такие исследования), а потому, что разница-то слишком огромна, ситуации слишком несопоставимы. И вот здесь начинаешь понимать – это слишком разные страны, Россия и Польша, слишком разные народы. Хотя бы исходя из того, что мы знаем о наших «процентах». Польша – страна католическая, а Россия – страна советская.

Кстати, в польском нет слова «советский». Так что, Россия – страна радецкая (звучит как-то благороднее). 

И, тем не менее, я всматривалась в Польшу с одной практической целью – а что нам надо сделать, что уже сделали они, чтобы очиститься от коммунизма?

Все памятники и все топонимы, проводящие коммунистическую идеологию, в Польше убрали сразу же и без обсуждений. Нет ни одного топонима, напоминающего об эпохе коммунизма в Польше – и что же, поляки забыли этот период истории? Нисколько, наоборот! А у нас часто говорят: «Это тоже наша история, мы не можем вычеркнуть этот период». Да, именно так, коммунизм и его деятели – тоже наша история, и именно поэтому топонимы и памятники коммунистической эпохи наш прямой долг убрать решительно и бесповоротно. 

 

Наши общие ценности

 

В Познани в день святого Мартина по главной улице города – улице святого Мартина – проходят крестным ходом. А когда крестным ходом по главной улице ходить было нельзя, эта улица носила имя Красной армии, Червоной, то есть. 

 

Хотя, есть и курьезный пример топонимической политики коммунистов в Польше. Когда политика «закручивания гаек» очевидным образом прямо вела к народным выступлениям и коммунистам в Польше приходилось делать значительные уступки польскому народу, быть мягче и даже подхалимничать перед ним, появлялись «подарки от власти» и в сфере топонимии – так в Кракове был возвращен топоним «Улица Анны», только коммунисты не разобрались и в название улицы вставили «святой», хотя эта благочестивая и почитаемая католиками женщина не была прославлена в лике святых. Так коммунисты «канонизировали» Анну, и до сих пор улица так и называется: улица св. Анны. 

 

У нас тоже коммунисты заигрывали с патриотизмом – пришлось – во время ВОВ, это и пресловутые погоны и офицеры, ордена и возвращенные герои дореволюционной истории, и открытие нескольких храмов, и возвращение некоторых значимых топонимов – в 1944 году, перед прорывом блокады, в Ленинграде вернули такие топонимы, как Невский проспект, Марсово поле, Садовая улица… Даже проспект Красных командиров не пожалели – принесли в жертву, вернули название Измайловский. Ситуация была напряженная – блокада заканчивалась, люди на исходе физических и психических сил, кто их знает? 

 

Кстати, поляки до сих пор недоумевают: Польша – единственная страна соцлагеря, где коммунисты даже не пытались ввести колхозы, почему? Возможно, коммунистам был хорошо известен характер польского народа, склонного к восстаниям. А коммунисты в Польше (т.н. Польская рабочая партия) – это не какие-то инопланетяне, которые не понимают характера ситуации, а это 2 миллиона своих же, поляков, которые в нее вступили. Тема этих 2-х миллионов переживается в Польше очень остро. 

 

Реституция – это прошло мирно. Как прошло бы в России? Даже не представимо, скорее всего – не прошло бы, но почему? Слишком много времени держался режим? Слишком много поколений прожили при нем? Или из-за пресловутого «народного характера», не склонного к восстаниям, но склонного поддержать неправие? 

 

Кстати, многие поляки недовольны, что бывшим коммунистам («Рабочую партию» и коммунизм не запретили, – зачем? Ведь они теперь просто невозможны в Польше) позволили оставаться на административных должностях (возник страх, скорее всего, подогреваемый самими коммунистами-управленцами, что других-то управленцев нет – кто же будет исполнять эти функции?), и теперь поляки видят, что это имело негативные последствия – стиль управления не был полностью заменен и политическая жизнь не была полностью очищена.

 

Наши общие памятники

 

В центре города Познань стоит огромный монумент – памятник коммунистической эпохе. Это два огромных каменных креста. Один крест стоит немного позади другого, как бы пряча одну свою «руку» за его спину – в народе сразу же распространилось объяснение этому, связанное со словами одного польского коммунистического лидера: «Если кто-то поднимет руку на нашу власть – мы ее отрубим». И, конечно, польский орел – орлы везде, на храмах тоже, и польский флаг в храме – самое обычное и привычное для поляков явление (опять же – как бы мы отнеслись, если бы в русских храмах был российский флаг?). На монументе написаны годы восстаний польского народа против коммунизма. Отдельно – дата восстания в этом городе – 1956. Надпись гласит: «Богу. За свободу, права и хлеб. Июнь 1956». Тогда люди вышли на улицы, по ним стреляли и погибло около полсотни человек.

 

Я спросила отца Томаша: «А почему в Польше символ восстания против коммунистической власти – Крест?» Мне хотелось понимать, как поляки осмысляют противостояние коммунизму – это противостояние плохому режиму, который сделал жизнь хуже? Это противостояние богоборцам, противостояние католиков – нехристианам? Это противостояние оккупантам, иноземному захватчику? То есть Крест – это символ нашего страдания, да, но это и символ того, что «Бог за нас», за тех, кто пострадал от коммунистов, «правда за нами», за теми, кто победил коммунизм. Вот такие предположения мне хотелось прояснить, но отец Томаш сказал: «Нет, для нас Крест – это символ того, что Христос пострадал и умер за всех людей, в том числе и за коммунистов, и за всех поляков-коммунистов тоже. Таким образом, и память о восстании – это память о том, что восставшие имели целью благие перемены для всех, в том числе и для тех, против кого они восстали. Потому что коммунизм – это такое зло, противостояние которому даст добрый плод для всех, без исключения». И в этой памяти, в христианской памяти о противостоянии коммунизму, нет поэтому пресловутых «сторон» (чего у нас так боятся: «разделение общества на белых и красных»), нет акцента на «мы и они», «христиане и богоборцы», «католики и коммунисты», «поляки-патриоты и коммунисты-предатели, пошедшие на службу красным», ничего этого нет. Потому что Христос умер на Кресте за всех. Но и совершенно понятно, что именно поэтому нет и не может быть сохранения и, упаси Боже, новых установок памятников и конкретным отдельным коммунистам, и коммунизму в целом: потому что вот это и есть разделение общества, акцентирование сторон (жертвы и палачи), «мы и они», и это нехристианское и антихристианское переживание своей истории, и этот путь – сегодня наш.

 

Памятники коммунистическому периоду в Польше повсюду, на главных площадях, улицах, в храмах, на частных домах и даже на ресторане. В Кракове рядом с замком стоит крест с надписью «Катынь» и двумя датами: 1940 и 1990. Когда произошел расстрел в Катыни и сколько времени ушло до момента, когда память и молитва стали открытыми – с 1940 по 1990-й. Но не просто стала открыто выраженной память поляков, а когда память стала обоюдосторонней, единой, объединяющей, когда стали открытыми пути покаяния и для другой стороны, соответственно, это памятник именно христианский, о чем свидетельствует не только Крест, но и осмысление братского христианского диалога, общения, т.к. где горе – там должно быть  покаяние, где покаяние, там примирение. В 1990 году, как мы помним, Горбачев передал Ярузельскому этапные списки НКВД из Осташкова, Козельска, Старобельска… И внизу креста написано на каменной табличке: Козельск, Осташков, Старобельск, Воркута, Донбасс, Сибирь, Лубянка… Поэтому – это такой же наш, как и их памятник той эпохе. 

 

Другой памятник – «Памяти жертв голодомора на Украине в 1932-1933 гг.» – просто на стене дома, где находится ресторан. Изображена женщина и девочка – от голода умирают самые слабые, женщина обращена лицом к ребенку, а девочка – вверх, к небу. И опять же – крест, жестокости коммунизма всегда осмысляются в монументизации через символику Креста. Надпись – на трех языках: украинском, польском, английском. У таких памятников всегда лежат цветы. Где у нас всегда лежат цветы? 

 

Самый важный памятник для меня – это Катынская икона Божией Матери, на которой изображена Богородица, обнимающая и целующая голову расстрелянного в затылок человека. Катынская икона почитается в Польше, я видела изображение Катынской Божией Матери в храме – в виде корзинки для цветов, только вместо цветов – могильные кресты расстрелянных, эта икона явно сделана прихожанами. В офисе радиостанции «Ясна Гора» в монастыре святого Павла в Ченстохове – икона вырезана из дерева. В доме польской семьи (в этой семье 7 детей, а вообще в Польше очень многие имеют больше 3 детей) – репродукция, купленная в магазине. 

 

В монастыре святого Павла в Ченстохове – в сердце христианской Польши – в зале для собраний (почти под храмом) висят плакаты «Солидарности», и это не выглядит и не воспринимается как «политизация» веры, ведь сегодня в Польше присутствует насыщенная политическая борьба, но в отношении к процессу борьбы с коммунизмом, в Церкви по крайней мере, едины все. 

 

Наши общие святыни

 

Важным символом польского христианского возрождения (если так можно назвать эпоху посткоммунизма в Польше, но ведь поляков после коммунизма не надо было учить молиться) является и главная святыня Польши – Ченстоховская икона, в Польше ее называют Ясногорская, так как она находится в монастыре прп. Павла Фивейского (святой IV века, учитель св. Антония) на Ясной горе. Замечательная история связана с всепольским крестным ходом с Ченстоховской иконой еще во времена коммунизма. Точный список Ченстоховской иконы путешествовал по всей Польше, от храма к храму, и в каждом приходе служили перед иконой, это было как посещение Божией Матери, и в каждом храме оставалась копия Ченстоховской иконы после ее посещения. Понятно, что вся эта акция не вызывала одобрения у властей, икону украли. И тогда произошло следующее – епископ, который сопровождал икону и должен был возглавлять богослужение, велел поставить свечу перед пустой рамой и произнес такую проповедь: мы молимся не дереву и краскам, а Божией Матери, которая незримо с нами. И началась служба, и продолжился путь от храма к храму, и люди продолжали собираться в огромные толпы – перед пустой рамой. В итоге коммунистам пришлось икону «выдать», хотя, есть версия, что ее выкрал у коммунистов один священник…

 

Другая история: в Польше действовала суровая цензура, как и везде у коммунистов, и хотя оставалась какая-то церковная пресса, многое печатать запрещали. И что же? Официальный церковный журнал выходил с пустыми страницами, на которых была красноречивая надпись «материал не допущен к печати». Это была очень мощная антикоммунистическая пропаганда, и поляки чувствовали, что Церковь, как может, противостоит коммунизму, и еще – что можно находить самые разнообразные способы сообщать о своей позиции. 

 

Наше противоядие

 

В Польше уникальная ситуация – Церковь всегда занимала антикоммунистическую позицию, и потому избавление от коммунизма и христианская вера шли рука об руку. Понятно, что у нас не так. Мы пережили больше ужаса и страданий, больше опустошения и уничтожения, а полякам – просто повезло. И если бы мы свергли коммунистов в 40-х годах, то сколько было бы людей в наших храмах – можно прикинуть на примере приходов Псковской Православной Миссии. С другой стороны, им всем, кому повезло находиться в коммунистическом лагере гораздо меньше и в более легких условиях, им всем коммунизм принесли мы, и мы, источник и разносчик заразы, нуждаемся в более строгом и серьезном противоядии. 

Я думаю, что очень хорошее противоядие – это творчество. Сегодня у нас боятся этого слова, и правильно – в советское время творческая деятельность была тождественна антисоветской. И именно поэтому нужно больше творчества, креатива, как сейчас говорят, вкладывать в любую деятельность. Потому что творчество не только говорит о свободе уже своим существованием, но и дает радость, несовместимую с коммунистической идеологией.

 

Именно такую творческую жилку я нашла в польском антикоммунизме – их антикоммунизм от этого становится веселым и добрым, то есть – христианским.

 

Замечательный пример того, о чем я говорю – это Вроцлавские гномы. Восстание гномов во Вроцлаве произошло в 1988 году, на улицы вышли несколько тысяч человек в гномьих колпаках, полиция их хватала, и всё это имело невероятно веселый и комичный характер – а дело было серьезное. Движение гномов против коммунизма появилось в 80-х годах, они провели множество остроумных акций, а главный выдумщик и основатель этой подпольной организации, которая называлась «Померанцевая альтернатива», говорил: «В Польше есть только три места, где человек может чувствовать себя свободным – в костёле, в тюрьме и на улице». Вот такая польская «оранжевая революция», а оранжевый (померанцевый) цвет гномьих колпаков – это в пику увлечения красным цветом у коммунистов. 

         

Художники – первые против коммунистической власти, но не все, конечно. Например, когда лучшие актеры Польши, которые шли на сотрудничество с властью, выступали в спектаклях – все билеты скупались, залы были полными, и зрители постоянно аплодировали, настолько постоянно, что спектакль срывался. А храмы предоставляли свои помещения для организации выставок, которые не проходили цензуры. 

 

Распространенным по всей Польше был значок – «опорник» (польское название резистора), который носили с удовольствием, особенно школьники. Резистор с двумя уже готовыми «застежками» был легкодоступен каждому, на нем ничего не было написано, он мог быть разного цвета. И почему нужно запрещать крепить маленький резистор на одежду в виде забавного «значка»? И сегодня, встречаясь, поляки могут спросить друг друга: «А ты носил опорник?» «Моя жена носила. И мой друг, он пришел с таким опорником в школу и у него вырвали этот опорник прямо с куском материи». А дело тут  в латинском слове resisto – «я сопротивляюсь», и во французской истории, ведь у французов résistance означает и резистор, и подпольную организацию «Сопротивление», так что ношение такого значка-резистора становилось антигосударственным преступлением.

Про себя поляки любят вспомнить: «В соцлагере было два самых веселых барака – это Польша и Венгрия». И сегодня поляки с удовольствием рассказывают множество анекдотов коммунистической эпохи, которые помогали им сохранять силу духа, сохранять человеческое лицо, сохранять веру (потому как вера без человеческого лица – это уже никак не Христова вера, а скорее наоборот). 

 

Объявили конкурс на лучшие настенные часы с кукушкой, тема: В.И.Ленин. Третье место заняли часы, у которых на циферблате был изображен Ленин. Второе место заняли часы, в которых кукушка выходила из домика и кричала: «Ле-нин, ле-нин», – столько раз, сколько было часов. А первое место заняли часы, в которых выходил Ленин и кричал: «Ку-ку, ку-ку». 

 

Или другой анекдот. Дочь Брежнева вышла замуж за главу польских коммунистов Э. Герека, и вот тесть приезжает к зятю и осматривает дом – очень богатый, и спрашивает: «А как тебе удалось такой дом себе сделать?» Зять подводит Брежнева к окну: «Видишь там мост?» «Да, вижу». «Машины едут по мосту со стройматериалами, одна машина проезжает, а другая – сюда сворачивает. Ну вот». Потом едет зять к тестю в гости. Брежнев показывает дом – очень-очень богатый, зять недоумевает: как такое возможно? Брежнев подводит зятя к окну и спрашивает: «Видишь там мост?» Зять отвечает: «Нет, не вижу». Брежнев: «Ну вот». 

 

Рассказывая все эти анекдоты, поляки от души смеются, вообще очень любят смеяться, любят веселье, вспоминается знаменитое «поляки протанцевали Польшу». Что ж, про русских так никогда не скажешь… 

 

Наши пределы возможного

 

Надо сказать о роли в отношениях общества с коммунистическими властями князя Церкви – польского Примаса кардинала Стефана Вышинского. Он возглавил польских католиков в 1948 году и испытывал колоссальное давление со стороны политической власти – власти богоборческой. Он не шел на рожон, старался наладить отношения с властями, вел диалог, как говорят. Многое уступал, и мы знаем, как умеют коммунисты выстраивать отношения с Церковью… Но в определенный момент он сказал, что есть пределы, которые переступать нельзя. Его отправили под домашний арест, в 1953 году это сделать было еще можно. Он пробыл под арестом до 1956-го. Его позиция в отношениях с коммунистами имела огромное значение для судьбы католичества в Польше. Вероятно, примас Польши Стефан Вышинский – второй по почитанию в Польше человек, после Иоанна-Павла II, разумеется. Наверное, на третьем месте – польский Пушкин Адам Мицкевич (я сужу по количеству встреченных памятников). 

Вот так, Бог всегда дает выбор – и есть два Вышинских, а пути у них совершенно разные. Наш Вышинский, сталинский прокурор, придумал знаменитую формулу «признание – царица доказательств», а другой Вышинский, польский кардинал, сказал, что для христианина есть черта, за которую нельзя переступать ни при каких обстоятельствах. Кажется, слова, в которых кардинал Стефан дал отворот-поворот коммунистам от лица Церкви, были очень простыми: «Нет, на это мы пойти никогда не сможем», – а влияние их невероятно велико. 

 

С именем Стефана Вышинского связывают и пастырскую позицию Католической Церкви в Польше во время власти коммунистов: как должен поступать христианин в условиях тоталитарного богоборческого государства? Бороться с ним? Выходить на улицы? А как же семьи, дети? Нужно ли думать о судьбе близких? Можно ли ради них или ради любимой профессии идти на небольшое сотрудничество с властью? Позиция священников была такова: если можешь не участвовать в делах этого режима – не участвуй, хотя бы не участвуй (призыв «жить не по лжи» очень популярен у поляков). Сегодня поляки считают такую позицию правильной. Большинство – не участвовало, но были и те, кто сопротивлялись активно, и их Церковь помнит и память их чтит, даже до признания их святости. Сейчас идет процесс подготовки к беатификации кардинала Вышинского. В 2010 году канонизирован отец Георгий (Ежи) Попелушко, убитый коммунистами в 1984 году, а ведь он не был среди тех, кто просто «не участвовал», он как раз был активно против. Частицы мощей святого Георгия Попелушко хранятся во многих храмах, в том числе – в маленьких «каплицах» (каплица – домовый храм или часовня). На площади в Варшаве, где при большом стечении народа состоялось церковное прославление мученика, установлен большой памятный крест, напоминающий об этом событии. 

 

Наша вера и наш патриотизм

 

Взаимосвязь веры и патриотизма в Польше только на первый взгляд напоминает наше «я русский, значит, православный». У поляков это выражено намного сильнее: поляк = католик. Это неразделимые вещи. Польский орел, польский флаг в храме – это привычно и понятно полякам. Но к государственной системе это имеет опосредованное и отдаленное отношение. В этой системе религиозно-патриотического самосознания – государственной власти, в общем-то, места нет, т.к. владеет и правит Польшей ее Королева, Божия Матерь. Это вручение страны в руки Богородицы имеет для поляков огромное значение. 

Мы присутствовали на молебне перед Ченстоховской иконой, это очень интересное богослужение – áпель (обращение, прошение). До него был акафист – пели православный акафист Божией Матери, всем храмом, без бумажек и без подсказок регента. Апель всегда имеет какую-то основную тему (интенцию), чаще всего – это молитва о Польше. Священник, обращающийся к Божией Матери как к присутствующей здесь, стоящий к Ней лицом к лицу, рассказывает Ей о всех проблемах, которые тревожат Церковь, о проблемах Польши – это и демография, это и увлечение молодежи нецеломудренными фильмами, это и кризис в экономике – рассказывает Ей обо всем, и просит помощи. Возможно, такое ощущение, переживание близости Богородицы к современным людям возможно только в Польше, т.к. здесь – ее народ, и Она здесь – со своим народом. 

Невольно вспоминается наше знаменитое: «Россия – дом Пресвятой Богородицы», – но звучит это как насмешка. Если и был здесь у Нее дом, то Ее из него выгнали. 

 

«Почему так говорите – без любви к России?» – спросит читатель. Я могу предложить даже два ответа. Первый, как у нас часто любят потребовать – фактологический. В Польше в каждом городе есть множество изображений Богородицы – просто на улицах. Мы проехали на машине 5 городов, проезжая через деревни я видела, что в каждой – на въезде и на выезде – Крест, часовня, статуя Богородицы (причем почитаемая, ухоженная, в цветах). Когда мы прилетели в Санкт-Петербург, то проезд через город на автобусе стал шоком – Ленин, Ленин, серпы и молоты, звезды, опять Ленин, и так далее. И вот глаз зацепился – крест, большой крест на стене дома! Какое поучительное разочарование – это оказалось крепление для проводов троллейбуса. 

 

Второй ответ, как и положено – смысловой. Из любви к своей родине желают ей блага, а не зла. И желать блага России – это желать избавления от коммунистической заразы, от греха богоотступничества. И я этого всем сердцем желаю. Поэтому говорю: пока мы не убрали все «идеологические скрепы» советского времени, другое время не наступит. А говорить, что Богородица будет жить в доме, где полно памятников Ленину, где ставят памятники Сталину, где возможны споры о том, хорошо ли название «Сталинград», где улицы названы именами убийц женщин и детей – вот уж где дьявольское безумие. 

 

Наш общий 1945-й

 

Важное переживание нашей общей истории – память о Второй Мировой войне. Мы все знаем и видели, как во всех европейских странах всегда обозначается эта война: 1939-1945. И только в нашей стране: 1941-1945. На уровне государственной пропаганды народу внушается, что мы воевали в какой-то другой войне, чем, скажем, французы и англичане. У них какая-то другая война, связанная с запоминающейся датой: 1939. А у нас своя, собственная война, хоть и с тем же противником, но дата ведь другая: 1941, да и название тоже. Впечатление от мемориалов, посвященных этой войне в Европе, что это другая война, и наша «Великая Отечественная» тут ни при чем, усиливается еще и тем, что зачастую это мемориалы двум мировым войнам сразу – и Первой, и Второй. Даты 1914-1918, 1939-1945 в Европе встречаются довольно часто, мемориалов много. У нас же такое просто невозможно. 

 

Особенность памятных знаков, относящихся в войне – они устанавливаются в храмах, прихожане которых погибли на войне, и в учреждениях, опять же, с именами, кто отсюда ушел на войну и погиб. Есть ли у нас такое? 

 

Для нашей страны верным и весьма действенным шагом к подлинно христианскому осмыслению истории было бы изменение дат с «1941-1945» на «1939-1945» на всех монументах и в оформлении всех праздничных или траурных мероприятий, в учебниках и в телепередачах, в научных работах и в публицистике. Это дало бы нам возможность с легким сердцем пережить свое прошлое и пережить его в единении со всем миром, со всеми народами, также пострадавшими в это время тяжелых испытаний. Пока мы отделяем себя от других народов, нарочито и демонстративно (и памятниками тиранам, и выделением своего участия в Мировой войне в особую свою войну), мы лишаем себя места в мировой истории, и наш удел – снова занавес (железный уже не повторится, но есть множество других материалов), снова консервация и деградация. 

 

Сильное впечатление в таком вот духе производят военные кладбища. Могилы всех народов, участвовавших в самой кровопролитной войне, это кресты и имена, а наши советские могилы – это звезды и пустота. Это ощущение пустоты во всем – когда подходишь к участку, где захоронены наши, чувствуется непосещаемость этого места, прибранная холодность одиночества, ведь даже травой порасти эти европейцы не дадут! И от пустоты звезд – больших, пятиконечных, бессмысленных. В советской звезде выражен такой адский смысл и характер: острота тупости. А рядом – ряды крестов, похоронены англичане, памятники – стройные, беленькие, место открытое, травка зеленая, кресты резные, имена, эмблемы… И по левую сторону дорожки – ступенями, в гору похоронены советские офицеры, одинаковые невысокие надгробия, материал – серый гранит, по центру – черный квадрат, в котором распласталась пятиконечная звезда. Имен почти нигде нет. Эта безымянность ужасает. Кое-где видны уже позднего происхождения инородные таблички с именами, скорее всего, прикрепленные родственниками к случайным могилам. Это знаменитая Цитадель. 

Эту крепость – последний оплот немцев в Познани – войска красной армии взяли 23 февраля 1945-го. Сегодня крепости практически не существует, на ее месте – парк Цитадели, из центра города к нему ведет улица Независимости, бывшая Сталинградская. 

 

Наши лица

 

Очень часто я слышу, какое впечатление на вернувшихся из заграничного путешествия производят прежде всего выражения лиц наших соотечественников. Это лица людей и несчастных, и недобрых одновременно, это лица напряженные, в них нет радости, в них есть тоска и уныние, есть страх и злоба как готовность агрессивно отвечать на возможную в любой момент неправую обиду и притеснение. Я сама пережила несколько раз этот опыт, этот опыт пережили многие мои знакомые, об этом уже часто пишут в публицистике. Об этом говорил на радио консул Франции в Петербурге, отвечая на вопрос: чем жители Франции отличаются от жителей современной России? Он ответил – выражением лица, и сказал: когда я иду по улицам Петербурга, люди вокруг меня выглядят такими грустными, что хочется каждого спросить: что с Вами? 

Я рассказала эту историю польским священникам, они живо отреагировали как на давно знакомую ситуацию, в которой нет для них ничего нового: «У нас то же самое! У нас было всё то же самое!» Я спросила, с тайным желанием раскрыть секрет избавления от этого, на мой взгляд, неизлечимого (по крайней мере, в одном поколении) недуга: «А что же произошло? Почему же всё изменилось?» Ответ был: «Два фактора повлияли: первый – это свобода, и прежде всего – в политике (для поляков это важно, все следят за политикой, все живо интересуются), второй – благополучие (поляки стали лучше жить, в средней семье две машины, а вступление в Евросоюз принесло дополнительные финансовые вливания в страну)». 

 

На улицах польских городов, а мы были в Познани, в Кракове, в Ченстохове, в Торне (проездом, к сожалению, из-за осмотра тамошней радиостанции ничего не посмотрели в городе), во Вроцлаве и в Варшаве, много веселых людей, много молодых, особенно в Познани, где каждый пятый – студент, и что поражает – много веселых, молодых монахов и монахинь. Опять же – у нас такого нет. Чего еще у нас нет – это привычной для Польши картины монахинь с детьми – с группами детей или с одним-двумя ребенком – идущих по улицам, посещающих музеи, возвращающихся с малышами из школы домой… 

 

В коммунистический период в Польше не закрывали храмы, но все же ограничивали возможность открытого участия в богослужениях, например, нельзя было крестить детей, если рассчитываешь на какую-то карьеру, нельзя открыто исповедоваться и причащаться, нельзя участвовать в других таинствах, нельзя учить детей вере. Но тут поляки единодушно сказали свое «ну уж нет», и в большинстве своем дети не были лишены семейного религиозного воспитания. Да что там, даже школьные учителя, вывозя детей на автобусе на мероприятия Союза социалистической молодежи (польская пионерия), останавливали автобус недалеко от костела и давали два часа свободного времени – и никому из ребятишек не требовалось объяснять, на что они их потратят – они шли исповедоваться и причащаться.

 

Польский коммунизм был намного осторожнее с верой, чем русский, и когда у нас в 60-е годы накатывалась новая волна репрессий, закрывались храмы и духовные учебные заведения, в Польше строились церковные здания – например, здание семинарии пригласившего нас ордена построено как раз в то время, трудно было бы даже поверить, но архитектура эпохи выдает себя, и, тем не менее, это церковная архитектура 60-х годов.

Кстати, не все памятники коммунистической идеологии удалось убрать в Польше, но, можно быть уверенными, дойдет дело и до них. Я говорю о советской застройке. Например, в центре главной, традиционной для средневекового города, рыночной площади коммунистические власти построили уродливое здание. Сегодня оно очень мешает осматривать площадь – место отдыха горожан и магнит для туристов, но его пока не сносят, ждут, пока само разрушится. А пока оно – наглядное пособие по тому, какое было уродливое это время. Примечательна и еще одна скульптура кардинала Стефана Вышинского, в Варшаве он с грустью смотрит на вполне узнаваемую нами типовую советскую застройку. 

 

Мораль, или наши выводы

 

Конечно, «Польше просто повезло», не убивал же их в ГУЛАГе Сталин так, как нас. Но какой вывод из этого мы делаем для себя? Да, их коммунизм – цветочки, по сравнению с тем адом, что был у нас, да, русские пострадали несравнимо больше, но разве именно от этого не первые мы должны бы и распрощаться самым решительным и бесповоротным образом с красным кумиром? И где же это мы видим? 

 

Да, нам труднее проделать путь декоммунизации, десоветизации. И что же – идти этим путем или не идти? А если мы хотим по нему идти, то тут нам поможет опыт наших братьев не только по славянской крови, но и по общему несчастью коммунистического прошлого. 

 

Альбом фотографий поездки