Крестовоздвижение проходит мимо без личного Крестоутверждения. Без готовности, отдав все силы и способности, принять неуспех. И даже поражение.

Поют в храмах на Крестовоздвижение: «Крест — царей держава». Красиво поют.

Во времена давние довелось мне спорить с одним насмешником. До нынешних откровений Глебыча Невзорова ему было, конечно, далеко, но он развивался. Зашел разговор о кресте и христианской символике. И вот в финале оппонент выдал: «А если бы вашего Христа не распяли на кресте, а расстреляли из автомата Калашникова, вы бы сейчас что — носили на шее автоматы Калашникова?» Засмеялся довольный — и пошел себе по коридору.

Часто на праздник Крестовоздвижения вспоминаю эту историю. Но не для того чтобы искать ненужный ответ на замшелую и плоскую остроту. Крест — это повод для размышлений. О самом себе, в первую очередь.

Чем так отталкивает в современной церкви тайная — да теперь уж и явная — апология богатства?.. Золотые купола, кресты приукрашенные. Дескать, подчеркивают достоинство церкви, хотя вот совсем недавно оказалось, что ее достоинство на самом деле подчеркивал убиенный священник Павел Адельгейм. Для большинства, к сожалению, это становится очевидным только после смерти.

Так вот, апология богатства, комфорта и материальной состоятельности, внешнего благополучия в церкви отталкивает подспудно своей привременностью. Неподлинностью. Разительным контрастом с бедностью Спасителя, строившего не пышные храмы, а прочную общину. Отвечавшего на вопрос поэта: «Где б найти такого священника, который говорил бы не мне, а со мной?»

Византийская мощь, цари-императоры с желанием непременным «победиши», державы и сгинувшие человеческие цивилизации, пусть даже и называвшие себя христианскими — все это не про Крест. Это про мир, в котором христианство терпит поражение.

«Кресту Твоему, поклоняемся, Владыко…» — поем мы Великим Постом. Но что мы видим в Кресте? Знак могучего величия, своего — или церковно-державного — превосходства над кем-то (чем-то) — или символ долговременной и преисполненной страданий казни, мук и мучений, символ неизбежного земного поражения и человеческой немощи, предвосхищавшего победу — но не победу политических амбиций.

Замечательный русский филолог Светлана Шешунова приводила в своем докладе бессмертную фразу из письма Ивана Шмелева, отвечавшего на рассуждения о поражении Белого движения: «Или не знаем случаев, когда внешнее поражение обращалось в великую победу?!»

Мы празднуем сегодня Крестовоздвижение, но празднование будет неполным и внешним, если нашей частной жизни не хватает Крестоутверждения. Чин Воздвижения Креста совершается в храме, но что для нас в том душеполезного толку, если в своей собственной душе мы его не возводим и не утверждаем?..

Отказываемся: от делания и деятельности, нужных поступков и правильных усилий, но лишь под мокрым листопадом «всё ждем прекрасных перемен, каких-то разговоров в чьей-то даче»… Не исполняем должного.

Не можем: заменять слова делами.

Не хотим: делиться и трудиться, нести своих тягот и тягот близких, преодолевать лень и наполнять собственную пустоту. В лучшем случае мы готовы что-то делать, но лишь в ответ, если нам дадут что-либо взамен. Между тем с освобождением себя от ответственности неизбежно приходит одиночество и ощущение своей полной ненужности.

Напомним же себе о том, что Крестовоздвижение, коему так сегодня радуются православные христиане, проходит мимо без личного Крестоутверждения. Без готовности, отдав все силы и способности, принять неуспех. И даже поражение.

Ибо, как писал прекрасный поэт: «Что для вечности временность гибели…»