Вперед, к истории!

Публикация в Газете.ру статьи историка Кирилла Михайловича Александрова «Голодомор — непризнанный стратоцид» (17 ноября 2008 года) вызвала большой читательских интерес, благожелательные и критические отзывы.

Отталкиваясь от обострившейся между российским и украинским руководством полемики по вопросу голодомора, статья наглядно показывает, насколько необходим сегодня российскому политическому классу, нашим согражданам свежий взгляд на российскую историю. Правящая в нашей стране группировка, ее пропагандисты стремятся приспособить историю для своих нужд. Те же самые попытки мы наблюдаем и в некоторых других странах. Одна из политических целей «ЯБЛОКА» — создание в нашей стране независимого от политических властей института исторической науки. Историки должны иметь не только формальное право, но и подтверждающие это право материальные возможности для свободного исторического изучения прошлого нашей страны. Граждане должны иметь прямой доступ к этим исследованиям, не опосредованный, между прочим, учебниками истории, сочиняемыми по «государственному заказу» и с учетом «точки зрения государства».

Оценки исторического прошлого нашей страны играют серьезную роль в современной российской политике. Для «ЯБЛОКА» верное понимание исторического прошлого России необходимо для оценки существенных явлений и тенденций политической жизни в настоящем. Существует мнение, что мы должны пассивно воспринимать мнение граждан нашей страны, представленное, например в соцопросах и ориентироваться исключительно на эти мнения. Однако политическая партия, обладая специальными знаниями, опытом должна вести себя иначе — объяснять своим согражданам происходящее и, конечно же, давать, там, где это необходимо людям возможность познакомиться с профессиональной точкой зрения на те или иные вопросы. Последнюю цель преследует и настоящая публикация. К.М.Александров любезно предоставил для размещения на сайте «ЯБЛОКА» значительно расширенный вариант своей статьи, вышедшей в Газете.ру

Алексей Мельников, член Бюро РОДП «ЯБЛОКО»

Коллективизация и голодомор 1932–1933 годов:

причины, механизм и последствия

Сталинская коллективизация, механизм и последствия которой до сих пор не получили должного историко-правового осмысления, стала своеобразным завершением революционного процесса 1917. Выдающийся русский мыслитель и правовед И. А. Ильин, размышляя о характере национальной катастрофы, постигшей Россию в ХХ столетии, справедливо заметил: «Русский человек, начавший революцию в качестве инстинктивно-индивидуализированного бунтовщика, заканчивает её в качестве инстинктивно и духовно-коллективизированного раба. Большевизм был только соблазном; настоящим замыслом был коммунизм. Надо было взбунтовать русского гражданина, чтобы превратить его в крепостного крестьянина».

Ильин совершенно справедливо указал на главные отличительные признаки экономической системы советского государства, окончательно сформировавшиеся именно в период сталинской коллективизации: «С самого своего водворения в России коммунистическая власть взялась за отучение русского крестьянина (и русского человека вообще) от личной предприимчивости и частной собственности <...> Произошло невиданное в истории: государственная власть стала насаждать нищету, гасить хозяйственную инициативу народа, воспрещать личную самодеятельность, отнимать у народа веру в честный труд и искоренять в нем волю к самовложению в природу и культуру».

Однако бессмысленные и невиданные, с точки зрения мыслителя, действия власти, на самом деле, имели глубокий смысл и внутреннюю логику. Причины и характер беспрецедентной в истории ХХ века трагедии 1932–1933, которую чаще всего называют «голодомором», невозможно понять без должной оценки социально-политических процессов, происходивших в Советском Союзе накануне и во время коллективизации. В 1918–1926 в стране сформировался новый господствующий класс, удерживавший политическую власть и обеспечивавший свое привилегированное положение при помощи диктатуры одной партии и репрессий. Этот класс бюрократии Коммунистической партии (к 1930–1932 — примерно 150 тыс. человек), в который входили руководители (секретари) партийных организаций, работники центрального аппарата и органов управления партии, а также руководители карательных органов государственной безопасности, получил название номенклатуры (от латинского, nomen — имя). В результате продовольственных кризисов 1927–1928 стало очевидно, что сосуществование свободного предпринимателя, в первую очередь производителя продовольствия, и номенклатуры Коммунистической партии — невозможно. Свободный предприниматель всегда бы представлял угрозу для столичных большевиков своей способностью определять положение дел на продовольственном рынке, оказывая решающее влияние на снабжение городов. Сталину, в отличие от Бухарина, в 1928 стало понятно: «советская власть» повисла на волоске, ее надо спасать решительно и немедленно.

После 1928 дальнейшее удержание власти номенклатурой и ее физическое самосохранение были возможны только при условии создания такой системы производства, в основу которой был бы положен принудительный труд бесправного советского населения. Сохранение любых иных форм экономических взаимоотношений неизбежно бы укрепляло позиции и влияние в стране свободных предпринимателей. В конце концов, предприниматель бы вытеснил коммунистов из экономической и политической жизни. Номенклатура была бы отстранена от власти — с неизбежной персональной ответственностью за социалистический эксперимент и совершенные после 1917 преступления, с непредсказуемыми для многих активных членов Коммунистической партии последствиями.

Крестьянин, будучи материально независимым от большевиков, в силу своего своеобразного отношения к жизни не мог стать послушным «винтиком» интернационально-социалистического общества с планово-распределительной экономикой. Не стал бы он безропотно и даром трудиться в интересах сталинской номенклатуры. Следовательно, крестьянин — свободный производитель товарного хлеба и сельскохозяйственной продукции — подлежал либо превращению в прикрепленного к земле и госпредприятию батрака, либо уничтожению.При этом национальность крестьянина не играла никакой роли. Объектом репрессий во время коллективизации должна была стать не национальная, а социальная группа, независимо от географических или региональных границ. Главная причина коллективизации, в первую очередь, заключалась в стремлении высшей номенклатуры ВКП(б) во главе со Сталиным ликвидировать потенциальную опасность со стороны свободного крестьянина-производителя и создать систему государственной эксплуатации трудоспособного населения — фактически, государственного рабства — ради сохранения своего господствующего положения в России, завоеванной большевиками в годы Гражданской войны.

В СССР к 1929 проживали округленно 154 млн. человек, из которых не менее 130 млн. составляли крестьяне. К 1932 большевики загнали в коллективные хозяйства, ставшие государственными предприятиями по принудительной обработке земли и производству сельскохозяйственной продукции, 61,5 % крестьянских дворов, а к 1937 — 93 %.

5 января 1930 ЦК ВКП(б) вынес постановление, согласно которому коллективизации подлежало «огромное большинство крестьянских хозяйств». 15 января решением Политбюро была образована спецкомиссия во главе с секретарем ЦК В. М. Молотовым, в которую вошли около тридцати представителей номенклатуры ВКП(б), советских учреждений и центрального аппарата ОГПУ. Комиссия Молотова разработалаконкретные предложения по «ликвидации кулачества», сводившиеся к следующему:

1) Отмена действия закона об аренде и применении наемного труда — тем самым у «кулаков» ликвидировалась экономическая основа их хозяйства. Они больше не могли пользоваться собственным земельным наделом («аренда») и нанимать односельчан для его обработки («наемный труд»);

2) Насильственное изъятие собственности: орудий производства, скота, хозяйственных и жилых построек, предприятий по переработке сельхозпродукции (мельниц и пр.), продовольственных, фуражных и семенных запасов;

3) Все «кулацкое население» разбивалось на три категории.Отнесенные ОГПУ и местным совпартактивом к I категории("контрреволюционный актив«) — этапировались в концлагеря или подлежали расстрелу; отнесённые ко II категории — депортировались в отдаленные местности СССР; отнесенные к III категории — выселялись за пределы колхоза, проводившего раскулачивание.

30 января 1930 предложения комиссии Молотова были оформлены секретным постановлением Политбюро ЦК ВКП(б), ставшего одним из самых важных документов по подготовке и проведению коллективизации. По I категории планировалось этапировать в концлагеря или расстрелять 60 тыс. человек, по II категории планировалось депортировать на север СССР, в Сибирь, на Урал, в Казахстан 245 тыс. человек. При депортации несчастным оставлялись лишь «самые необходимые предметы домашнего обихода, элементарные средства производства» (топор, лопата), «минимум продовольствия». Деньги подлежали конфискации, на каждую семью разрешалось оставить не более 500 р. (т.е. в среднем менее 100 р. на человека, меньше месячной зарплаты). Отобранная у крестьян собственность поступала в фонды колхозов, часть конфискованного получало государство в качестве «возмещения долгов от кулачества». Дома «кулаков» превращались в избы-читальни, помещения сельсоветов, деревенские клубы. На колхозы возлагалась ответственность за засев «кулацкого» земельного надела и сдачу государству соответствующего количества сельхозпродукции. Конфискации подлежали и все вклады «кулаков» в сберкассах.

Политбюро приняло решения о закрытии сельских церквей и молитвенных домов, об увеличении штатов ОГПУ и войск ОГПУ, о запрете «кулакам» свободно переселяться из района проживания и распродавать свое имущество, о выделении спецэшелонов дляэтапирования спецпереселенцев к местам депортации. Вышеперечисленные мероприятия коснулись первоначально зерновых районов, а затем территории всей страны. Из перечня представителей высшей номенклатуры ВКП(б) и органов ОГПУ, виновных в планировании и организации преступлений в отношении крестьянства в 1929–1930, в первую очередь, следует назвать следующих лиц: членов Политбюро К. Е. Ворошилова, М. И. Калинина, В. В. Куйбышева, В. М. Молотова, А. И. Рыкова, Я. Э. Рудзутака, И. В. Сталина, М. П. Томского; секретарей крупных территориальных комитетов ВКП(б); представителей советских органов власти и юстиции, практически организовывавших выполнение постановления Политбюро: И. М. Варейкиса, В. Я. Чубаря, Ф. И. Голощёкина, Б. П. Шеболдаева, Р. И. Эйхе, Н. В. Крыленко, И. А. Зеленского, И. Д. Кабакова, Ф. Г. Леонова, М. О. Разумова, П. П. Постышева, Л. Б. Рошаля, А. А. Андреева, М. М. Хатаевича, Я. А. Яковлева, П. И. Стучку и др.; руководителей центрального аппарата и подразделений в системе органов ОГПУ СССР: В. Р. Менжинского, Г. Г. Ягоду, Л. М. Заковского, Е. Г. Евдокимова, Я. С. Агранова, Т. Д. Дерибаса, Я. К. Ольского-Куликовского, Д. Я. Кандыбина, Г. Е. Прокофьева, Г. Я. Рапопорта, П. Г. Рудя и др.

«Кулаков», отнесенных к подрасстрельной «I категории», арестовывали уполномоченные ОГПУ и организовывали доставку арестованных в окружной, областной или краевой отдел ГПУ, где решалась их судьба: лагерь или расстрел. Во многих зерновых районах СССР и, в частности, на Северном Кавказе в бывших областях казачьих войск, массовые аресты «кулаков I категории» начались в ночь с 5 на 6 февраля, в Донецком и Шахтинско-Донском округах — с 24 на 25 февраля. Всего за три неделис 6 по 26 февраля только по Северному Кавказу и Дагестану чекисты арестовали более 26 тыс. «кулаков» — «глав кулацких хозяйств» — а к концу февраля по СССР — более 62 тыс. человек! Заодно по старой чекистской традиции арестовывались монахи, священники, деятельные прихожане, бывшие помещики и дворяне, бывшие белогвардейцы.

Семьи арестованных ОГПУ «кулаков» автоматически относились к следующей категории. За период с января по апрель органы ОГПУ арестовали по политическим мотивам 141 тыс. человек (в том числе «кулаков» — 80 тыс.), а за май — сентябрь — 143 тыс. человек (в том числе «кулаков» — 45 тыс.). Всего за 1930 через «тройки» органов ОГПУ прошло почти 180 тыс. человек, из которых около 19 тыс. были осуждены к расстрелу, и около 100 тыс. — к заключению в тюрьмах и лагерях. К концу 1930 в местах лишения свободы в СССР содержались 250 — 300 тыс. человек, кроме того, еще около 160 тыс. находились в лагерях ОГПУ. (Для сравнения: общая численность арестантов всех категорий в местах заключения Российской империи на 1 января 1911 составляла 174733 человека, в т.ч. политических — 1331 человек).

Списки «кулаков II категории» составлялись на общем собрании колхозников и утверждались райисполкомами — исполнительными органами местных Советов. Порядок выселения за пределы колхоза «кулаков III категории» определяли местные исполнительные органы советской власти. Здесь открывался небывалый простор для сведения личных счетов, удовлетворения чувства зависти, мести лодырей и деревенских пьянчуг более хозяйственным соседям. Массовое раскулачивание на Украине, Северном Кавказе, в Поволжье, Центрально-Чернозёмном районе, на Урале началось в начале февраля 1930. Выполняя процентную «норму по раскулачиванию», «кулачили» без особого разбора. В Курском округе из 9 тыс. раскулаченных почти 3 тыс. составляли середняки, около 500 — семьи военнослужащих РККА. В Льговском округе более 50 % раскулаченных оказались середняками и семьями красноармейцев. В одном Хопёрском округе оказались раскулачены более 3 тыс. середняков и даже 30 бедняков. Холмогорский район за первые 10 дней марта «коллективизировался» с 9 до 93 % (!). Имущество и вещи раскулаченных тут же складывались у церкви и продавались с торгов. Часы, шубы покупали за бесценок местные коммунисты и активисты колхоза. Подобные безобразия творились на всей территории страны.

Местный колхозный актив, члены ВКП(б) и комсомольцы вместе с представителями райисполкомов, райкомов партии проводили опись имущества, затем семья «кулака», насчитывавшая в среднем от 5–6 до 10–12 человек выгонялась из дома на улицу с минимальными пожитками и в кратчайший срок в общей колонне таких же несчастных отправлялась на ближайшую железнодорожную станцию. Дорвавшийся до дармового, недоступного ранее добра, колхозный актив отбирал у раскулачиваемых валенки, полушубки, шапки, платки, шали, перины, подушки, посуду, детские игрушки и матрасики — все, что ценилось, вплоть до женского нижнего белья. По выражению одной ретивой коммунистки, участвовавшей в раскулачивании, «оставляли их, в чем мать родила». По донесениям органов ГПУ, в Смоленской области лозунгом многих бригад по раскулачиванию стали слова: «Пей и ешь — всё наше!» Одно из пронзительных свидетельств рисует следующую картину раскулачивания в средней полосе РСФСР.

"Было мне тогда четыре года, когда пришли раскулачивать моих родителей. Со двора выгнали всю скотину и очистили все амбары и житницы. В доме выкинули все из сундуков, отобрали все подушки и одеяла. Активисты тут же на себе стали примерять отцовские пиджаки и рубашки. Вскрыли в доме все половицы, искали припрятанные деньги, и, возможно золото. С бабушки (она мне приходилось прабабушкой, ей было больше 90 лет, и она всегда мерзла) стали стаскивать тулупчик. Бабушка, не понимая, чего от нее хотят активисты, побежала к двери, но ей один из них подставил подножку, и когда она упала, с нее стащили тулупчик. Она тут же и умерла.

Ограбив нас и убив бабушку, пьяные уполномоченные с активистами, хохоча, переступили через мертвое тело бабушки и двинулись к нашим соседям, которые тоже подлежали раскулачиванию, предварительно опрокинув в печи чугуны со щами и картошкой, чтобы мы оставались голодными. Отец же стал сколачивать гроб из половиц для бабушки. В голый и разграбленный наш дом пришли женщины и старушки, чтобы прочитать молитвы по новопреставленной рабе Господней. Три дня, пока покойница лежала в доме, к нам еще не раз приходили уполномоченные, всякий раз унося с собой то, что не взяли ранее, будь то кочерга или лопата. Я сидела на окне и караулила — не идут ли опять активисты. И как только они появлялись, быстро стаскивала со своих ног пуховые носочки, которые мне связала моя мама и прятала под рубашку, чтобы их у меня не отняли.

В день, когда должны были хоронить бабушку, в наш дом ввалилась пьяная орава комсомольцев. Они стали всюду шарить, требуя у отца денег. Отец им пояснил, что у нас уже все отняли. Из съестного в доме оставалось всего килограмма два проса, которое мама собрала в амбаре на полу. Его рассыпали в первый день раскулачивания из прорвавшегося мешка, который тащили пьяные комсомольцы. Пока они рылись в доме, мама незаметно сунула в гроб, под голову мертвой бабушки, наш последний мешочек с просом. Активисты, не найдя в доме денег, стали их искать в гробу у покойницы. Они нашли мешочек с просом и забрали его с собой«.

Для крестьян, сочувствовавших раскулаченным или сопротивлявшихся коллективизации, чьё материально-имущественное положение никак не позволяло их хозяйства считать «кулацкими», колхозным активом был придуман специальный ярлык: подкулачник.Как легко догадаться, подкулачником мог стать каждый крестьянин, если в отношении его лояльности советской власти и колхозному строительству существовали какие-то сомнения.

Начальник ГПУ Украины Б. А. Балицкий в письме от 25 февраля 1930 на имя Г. К. Орджоникидзе писал, что при проведении раскулачивания в Николаевском округе некоторые коммунисты и комсомольцы отказывались от проведения раскулачивания, «а один комсомолец сошел с ума при проведении этой операции». Прочитав сообщение, Орджоникидзе пометил: «Интересное письмо». Сталин написал сверху: «В архив».

На узловых станциях мужиков, детей, женщин, стариков и старух грузили словно скот в товарные теплушки и отправляли в Среднюю Азию, Казахстан, Коми, на Урал, в Сибирь. Везли неделями без хлеба, пищи и воды, по приезде поселяли в голую степь и предлагали устраиваться как угодно. Работы, медицинской помощи, жилья, продуктов — ничего не было, раскулаченные в спецпоселках умирали сотнями, особенно маленькие дети и старики.

В каждом спецпоселке жили не более 120–130 семейств. В качестве жилых помещений использовались примитивные бараки. Строительство одного барака обходилось в 5–7 руб. на человека. В бараке размещались 200–300 человек на трех—пятиярусных нарах. Кухня полагалась на 6 бараков, баня на 10, но в действительности установленная норма не соблюдалась. Жилье строилось медленно. Так, к сентябрю 1930 в Северном крае было построено менее 2% (!) требовавшегося для спецпереселенцев жилья. Это значит, что сзимы1930 люди жили на улице, в землянках, шалашах, сараях, в лесу, на болотах и вымирали тысячами.

О том, в каких условиях приходилось жить спецпереселенцам, можно судить по донесениям инспекторов в Наркомздрав и НКВД, сделанным в марте 1930 при посещении спецпоселков Вологодской и Архангельской областей (Северного края): «Некоторые пункты расселения в городах не пригодны для жилья („Биржевая ветка“ в Архангельске — складское помещение с просвечивающимися стенами в одну доску-тесовку, абсолютно без окон, холодное). На периферии бараки совершенно не приспособлены для жилья семьями с малыми детьми — с земли снег не убран, первые нары на земле (снегу), крыша просвечивает (положены не вплотную жерди, сверху еловые ветви и засыпаны мерзлой осыпающейся землёй). Крыша начинается от земли. Отопление недостаточное: две железные печи-времянки на барак...Полов нет». На место в 1,5 м шириной, 1,25 м высотой и 2 м длиной размещали по 4–5 человек! Из скудной зарплаты спецпереселенцев вычиталось 25 % (с 1931 — 15 %) на содержание оперчекистских комендатур, занимавшихся поддержанием режима спецпереселения. Сталинское государство обязывало спецпереселенцев содержать свою собственную каторгу.

Более половины трудоспособных переселенцев использовалось на лесозаготовках, прочие — в промыслах и сельском хозяйстве, были и такие, кто работали на золотодобыче, в апатитовых рудниках, в рыболовном хозяйстве, на раскорчёвке леса, строительстве дорог, колодцев и т. п. Зарплата облагалась всевозможными штрафами и поборами, обычным делом был обсчет. В 1931 г. в Пинежском р-не на лесоразработках за 10-часовой рабочий день мужчина-спецпереселенец получал 85 коп., женщина — 75 коп., подросток — 50 коп. Килограмм хлеба стоил 3 — 4 рубля, мяса — 17 — 20 рублей. Суточная норма продуктов в Сибири на одного спецпереселенца составляла: муки — 200 гр., крупы — 20 гр., сахара — 6 гр., чая — 3 гр., рыбы — 75 гр. Примитивное санитарное обеспечение, тяжелейшие бытовые условия, мизерные пайки приводили к массовой смертности, в первую очередь умирали дети. В одной больнице Архангельска за 10 дней апреля 1930 умерли от болезней и голода 335 детей спецпереселенцев и еще 252 ребенка умерли вне больницы. На Урале к концу 1931 один медработник приходился на 2 тыс., одна больница — на 25 тыс., медпункт — на 5 тыс. спецпереселенцев. По ныне опубликованным данным ФСБ РФ, за период с 1930 по 1940 в советских спецпоселках погибли от 1,8 до 2,1 млн. раскулаченных, депортированных в отдаленные местности из разных регионов Советского Союза.

Крестьянство ответило на коллективизацию массовыми восстаниями и отчаянным сопротивлением, ставшим очередным витком открытого вооруженного противостояния между властью и обществом, не прекращавшимся после Октябрьского переворота 1917.

Доведенные до отчаяния крестьяне создавали повстанческие отряды и группы, нападавшие на бригады раскулачивания и освобождавшие арестованных «кулаков». Отдельные отряды переходили к партизанским действиям. Вооружались повстанцы примитивным оружием, вплоть до охотничьего, но случалось, использовались винтовки, обрезы, сохраненные с 1918–1921. Чрезвычайно затрудняли действия повстанцев недостаток оружия и опытных организаторов. Возглавляли повстанческие группы часто бывшие унтер-офицеры, находившиеся на полулегальном положении белогвардейцы и даже бывшие красные партизаны, потрясенные бесчинствами властей. Повстанцы нападали на мелкие подразделения военизированной охраны ОГПУ, местные органы власти и комитеты партии, стремились к установлению связи с бойцами и командирами РККА, изолированными от событий в городских гарнизонах. Против повстанцев использовались подразделения курсантов военных школ, сводные отряды коммунистов и комсомольцев, дивизионы войск ОГПУ. Из регулярных частей РККА формировались сводные отряды, комплектовавшиеся наиболее надежными красноармейцами и командирами, в отношении которых существовала уверенность в их лояльности по отношению к советской власти. Из опасения возможного перехода на сторону повстанцев к боевым действиям из каждого полка (1,5–2 тыс. человек личного состава) привлекались в среднем 200–300 бойцов.

Зимой — весной 1930 на Дону, на Кубани, на Тереке, в Западной Сибири и даже в отдельных районах Центрально-Чернозёмной области происходили открытые вооруженные столкновения между повстанцами и военизированными формированиями советско-партийного актива, усиленных войсками ОГПУ и сводными частями РККА. В вооруженных выступлениях участвовали в разных районах тысячи человек. По данным ОГПУ за январь — апрель 1930 по стране произошло более 6 тыс. крестьянских выступлений, в которых участвовали почти 1,8 млн. человек. (Для сравнения: к лету 1919 совокупная численность чинов всех Белых армий в России не превышала 600 тыс. человек).

Статистика зарегистрированных повстанческих крестьянских выступлений по отдельным регионам СССР зимой — весной 1930

Украина — 1895

В Центрально-Чернозёмной области — более 1 тыс.

На Средней и Нижней Волге — 801

На Северном Кавказе — 649

В Московской области — 459

В Западной области СССР — 268

В Белоруссии — 265

В Закавказье — 229

В Узбекистане — 212

В Сибири — свыше 200

Опасные брожения в частях Красной армии, среди бойцов и командиров, с тревогой отмечали в ежедекадных сводках Особые отделы ОГПУ. В создавшейся ситуации Сталин был вынужден временно ослабить натиск на деревню, заявив о «добровольности» колхозного движения. В итоге весной — летом 1930 начался фактический развал коллективных хозяйств, связанный с массовым возвращением крестьян к индивидуальному ведению хозяйства. Однако от успеха создания колхозной системы по-прежнему зависела судьба номенклатуры Коммунистической партии. Поэтому в 1931–1932 принудительная коллективизация продолжалась. На этот раз на местах шире практиковались превентивные аресты потенциальных организаторов сопротивления и последовательные меры по ужесточению налогового бремени по отношению к единоличникам. Становилось все более очевидно, что главное сопротивление мероприятиям советских и партийных органов оказывается населением, в первую очередь, в наиболее хлебопроизводящих районах страны, а также районах, бывших эпицентрами антибольшевистского сопротивления в 1918–1920. В начале 1970-х годов пенсионер Молотов на вопрос о голоде 1933 ответил цинично и откровенно: «Нет, тут уж руки не должны, поджилки не должны дрожать, а у кого задрожат — берегись! Зашибем!»

29 июля 1931 вспыхнуло вооруженное восстание доведенных до отчаяния спецпереселенцев на VII участке Парбигской комендатуры (бассейн р. Чая, притока Оби, Чаинский район, территория нынешней Томской области; в 1931 — район северных комендатур Сиблага), где жили высланные из Кузбасса и Алтая. Около 1,5 тыс. повстанцев захватили одну из поселковых комендатур и продержались до 2 августа, когда сводные отряды милиции, ОГПУ и совпартактива подавили восстание. После восстания в сентябре 1931 в Чаинском районе по заявлению секретаря местного райкома партии А. Осипова 36 тысячам «кулаков и кулачат» выдавали по 100 гр. хлеба на семью (!). Вероятно во время коллективизации это было одно из первых применений голода как репрессии.

Прямым следствием коллективизации стал невиданный голодомор 1932–1933. Номенклатура ВКП(б) задолго до нацистов применила голод как инструмент массовых политических репрессий. В этой связи заслуживают особой акцентации три обстоятельства, которые не позволяют рассматривать в качестве тождественных действия нацистов и руководящего звена большевистской партии. Во-первых, лидерами СССР голод использовался против граждан собственной страны. Во-вторых, голод был организован в мирное время, и никакие специфические трудности характерные для военного периода не могут в данном случае играть оправдательную роль. В-третьих, число жертв довоенного голода 1932–1933 значительно превосходит суммарную численность погибших от голода советских военнопленных (2,2 млн.) и жителей блокадного Ленинграда («1,3 млн.) во время Второй мировой войны.

Трудно сказать, когда Сталину пришла в голову мысль о том, что активно сопротивляющиеся коммунистам регионы можно обескровить путем искусственного голода. Вероятно, определенную пищу для размышлений в этом направлении дали спецсообщения ОГПУ о массовой смертности среди спецпереселенцев в результате мизерной выдачи хлеба или просто прекращения довольствия, как это имело место после Чаинского восстания 1931. Путем непомерных хлебозаготовок планировалось поставить население непокорных областей на грань физического выживания, заставив, таким образом, отказаться от сопротивления насильственному созданию государственных предприятий по обработке земли (колхозов). Косвенным подтверждением подобного рода намерений могут служить слова Председателя Совнаркома (СНК) СССР В. М. Молотова, заявившего на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) летом 1932: «Мы стоим действительно перед призраком голода и к тому же в богатых хлебных районах».

Массовая гибель людей от голода в 1933 на селе была организована сталинской партийно-чекистской номенклатурой непосредственно в результате безжалостных и непомерных хлебозаготовок, проводившихся осенью 1932 и зимой 1932–1933. Колхозная система позволила большевикам за бесценок изымать хлеб из деревни еще более эффективно, чем во время продразверстки 1918–1921. В 1930 партийно-советские органы забрали более 30 % валового сбора зерновых, а в 1931 — уже около 40 %. В 1932 по предложению А. И. Микояна и с согласия Сталина норма изъятия хлеба в зерновых районах была увеличена до 45 %, несмотря на то, что урожай 1932 (698,7 млн. ц.) был намного меньше урожая 1930 (835,4 млн. ц.). В итоге хлебозаготовки 1932 превысили хлебозаготовки 1930 более чем на 30 %, из колхозов и единоличных хозяйств хлеб забирался «под метёлку». Летом 1932 голод уже наступил в отдельных регионах, на территории Молдавской АССР голодали 20 тыс. человек. Тогда же голод охватил 127 районов УССР, 10–12 районов Центрального Казахстана, где голодали около 100 тыс. хозяйств. Еще весной здесь умерли почти 15 тыс. казахов.

При этом недород в 1932 хотя и имел место, но был значительно меньше недорода 1931. Историк И. Е. Зеленин справедливо указывает, что для грядущего урожая «1932 год с точки зрения погодных условий не предвещал ничего катастрофического». В Поволжье — регионе наиболее часто подвергавшегося засухам — 1932 и 1933 годы выпадают из перечня засушливых лет (1921, 1924, 1927, 1946). Хотя весна и лето 1932 здесь были традиционно жаркими и местами с суховеями, специалисты оценивали климатические условия как благоприятные для урожая всех полевых культур. Никаких объективных условий для массового мора в стране не существовало, среднего урожая 1932 было вполне достаточно, чтобы избежать голода и выполнить разумные хлебопоставки, тем более что валовый сбор зерновых 1932 (698,7 млн. ц) превысил сбор «неголодного» 1931 (694,8 млн. ц.). Но урожай 1932 попал под пресс невыносимых для села хлебозаготовок.

Непомерный план выполнялся с огромными трудностями. Ни колхозники, ни единоличники не спешили сдавать хлеб государству, претендовавшему уже не на излишки, а на зимние и весенние запасы личного потребления. В одном из важнейших зерновых районов — в Северо-Кавказском крае — план хлебозаготовок на август 1932 был выполнен всего на 32 %, на сентябрь — на 65 %, а октябрьский оказался почти провален. Аналогичным образом складывалась ситуация на Украине и в Поволжье. 22 октября встревоженные создававшейся ситуацией члены Политбюро приняли решение направить чрезвычайные уполномоченные комиссии по хлебозаготовкам, прибывшие в ноябре на Украину (во главе с Молотовым) и на Северный Кавказ (во главе с Кагановичем). В декабре аналогичная комиссия приступила к деятельности в Поволжье (во главе с Постышевым).

В состав комиссий включались безжалостные сталинские выдвиженцы: А. И. Микоян, Я. Б. Гамарник, М. Ф. Шкирятов, Г. Г. Ягода, А. В. Косарев, С. В. Косиор, В. Я. Чубарь, В. П. Затонский и др. В Казакской АССР, входившей в состав РСФСР, чрезвычайные функции фактически выполнял местный крайком ВКП(б) во главе с Ф. И. Голощёкиным — одним из организаторов убийства Царской семьи в 1918. В конце 1932 как члены чрезвычайных комиссий, так и представители местных партийно-советских органов руководствовались единственной целью — любой ценой сломить «саботаж» при хлебосдаче и выполнить установленный план.

Опубликованные ныне свидетельства и документы заставляют порой усомниться в психической полноценности тех ответственных членов ВКП(б), которые добивались выполнения плановых заданий. К 19 декабря из 13 районов Кубани в Северный Казахстан были выселены 1992 семьи (9442 человека). Затем по инициативе Кагановича подверглось поголовному выселению на Урал и в северные районы СССР население казачьих станиц Полтавской, Медведовской и Урупской. До депортации в станицах проживали 47, 5 тыс. человек, выслали 45,6 тыс. В Вешенском районе (Северо-Кавказский край) уполномоченные крайкома и райкома партии Г. Ф. Овчинников, В. И. Шарапов, А. А. Плоткин и др., добиваясь хлебосдачи, практиковали средневековые пытки, включая пытки раскаленным железом тех, кто уклонялся от хлебосдачи. По свидетельству М. А. Шолохова 593 тонны хлеба Вешенский район сдал, хотя весь районный урожай 1932 составил всего...около 570 тонн! 4 апреля 1933 в письме на имя Сталина Шолохов беспристрастно описывал, как осуществлялись хлебозаготовки в Вешенском районе:

В Плешаковском колхозе два уполномоченных райкома Белов и другой...колхозников сначала допрашивали, а потом между пальцами клали карандаш и ломали суставы, а затем надевали веревочную петлю и вели к проруби в Дону топить <...> В Грачёвском колхозе уполномоченный райкома при допросе подвешивал колхозниц за шею к потолку, продолжал допрашивать полузадушенных, потом на ремне вел к реке, избивал по дороге ногами, ставил на льду на колени и продолжал допрос.

О работе уполномоченного или секретаря ячейки Шарапов (уполномоченный крайкома, директор завода «Красный Аксай») судил не только по количеству найденного хлеба, но и по числу семей, выкинутых из домов, по числу раскрытых при обысках крыш и разваленных печей. «Детишек ему стало жалко выкидывать на мороз! Расслюнявились! Кулацкая жалость его одолела! Пусть как щенки пищат и дохнут, но саботаж мы сломим!», — распекал на бюро райкома Шарапов секретаря ячейки Малаховского колхоза за то, что тот проявил некоторое колебание при массовом выселении семей колхозников на улицу. За полтора месяца из 1500 коммунистов было исключено более 300 человек. Исключали, тотчас арестовывали, снимали со снабжения как самого арестованного, так и его семью. Не получая хлеба, жены и дети арестованных коммунистов начинали пухнуть от голода и ходить по хуторам в поисках «подаяния». По Вешенскому району: Хозяйств — 13813. Всего населения — 52069. Число арестованных —3128. Из них приговорено к расстрелу — 52.

Выселение из дома и распродажа имущества производилась простейше: колхозник получал контрольную цифру сдачи хлеба, допустим 10 центнеров. За несдачу его исключали из колхоза...Было официально воспрещено остальным колхозникам пускать в своих дома ночевать или греться выселенных. Им надлежало жить в сараях, погребах, на улицах, в садах. Население было предупреждено: кто пустит выселенную семью — будет сам выселен с семьей. <...> 1090 семей при 20-градусном морозе изо дня в день круглые сутки жили на улице <...> Председатели сельсоветов и секретари ячеек посылали по улицам патрули, которые шарили по сараям и выгоняли семьи выкинутых из домов колхозников на улицы...Сплошной детский крик стоял над проулками. Да разве же можно так издеваться над людьми?

Но выселение — это еще не самое главное. Вот перечисление способов, при помощи которых добыто 593 тонны хлеба:

1) Массовые избиения колхозников и единоличников;

2) Колхозника раздевают до белья и босого сажают в амбар или сарай. Время действия — январь, февраль. Часто в амбары сажали целыми бригадами.

3) В Ващаевском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы юбок керосином, зажигали, а потом тушили...В этом же колхозе допрашиваемую клали в яму, до половины зарывали и продолжали допрос.

4) В Наполовском колхозе уполномоченный райкома...Плоткин при допросе заставлял садиться на раскаленную лежанку. Посаженный кричал...тогда под него лили из кружки воду, а потом «прохладиться» выводили на мороз и запирали в амбар. Из амбара снова на плиту и снова допрашивают«.

На Северном Кавказе, в Казахстане, в Поволжье, на Украине в конце 1932 — начале 1933 практиковались так называемые занесения станиц, сел и целых районов, задерживавших выполнение плана, на «чёрную доску». В итоге это означало полное прекращение всякой магазинной торговли с вывозом из села наличных товаров, запрет колхозной и частной торговли, прекращение кредитования и досрочные взыскания с хозяйств по всем обязательствам, чистки и аресты «саботажников» как среди жителей, так и в аппарате управления. В конце 1932 Каганович добился на Кубани занесения на «чёрную доску» пятнадцати казачьих станиц. Молотов начал с шести крупных сел. После приезда Постышева на Нижней Волге «чёрнодосочниками» оказались 19 сельсоветов в 7 районах и несколько колхозов, а в Казахстане Голощёкин подписал постановление о занесении на «чёрную доску»... 31 района! Изымавшийся подобным образом в стране хлеб главным образом шел на экспорт — до конца 1932 на внешний рынок было вывезено 18 млн. ц. зерна.

Зимой 1932–1933 опухание и смертность от голода приняли уже массовый характер на Украине и в Казахстане. Секретарь Харьковского ОК ВКП(б) Р. Я. Терехов при личной встрече пытался донести до Сталина сведения о масштабах катастрофы, но Генеральный секретарь его резко перебил: «Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, хороший оратор, оказывается, вы хороший рассказчик — сочинили такую сказку о голоде, думали нас запугать, но — не выйдет! Не лучше ли вам оставить секретаря обкома...и пойти работать в Союз писателей; будете сказки писать, а дураки будут читать».

Многие стремившиеся спастись от голодной смерти крестьяне пытались мигрировать из пораженных голодом районов. В ответ 22 января 1933 Сталин и Молотов от имени ЦК ВКП(б) и СНК СССР разослали партийным, советским и чекистским органам директиву, в которой заявили, что крестьянская миграция на Волгу, ЦЧО, Белоруссию, Московскую и Западную области спровоцирована эсерами и польскими агентами. Органам ОГПУ предписывалось арестовывать беглецов с Украины и Северного Кавказа, фильтровать, выявлять контрреволюционеров, а остальных принудительно возвращать в места постоянного проживания. К весне 1933 чекисты задержали 219460 человек, из которых 186588 вернули назад, а более 30 тыс. подвергли разного рода репрессиям.

Вероятно, в истории человечества до 1932–1933 не было примера методичного истребления правительством собственного народа путем провоцирования массового мора. Однако только таким образом сталинская номенклатура могла сохранить колхозную систему и собственную власть в СССР. К весне 1933 голод принял огромные масштабы и носил уже межрегиональный характер. Весной — летом 1933 на Украине, Северном Кавказе, в Поволжье, в Казахстане, в Таврии, в южных областях ЦЧО, в отдельных районах Дальневосточного края и Уральской области голодали по личному признанию Сталина, мельком сделанному в сентябре 1940, от 25 до 30 млн. человек — более 15 % населения Советского Союза!

Партийные органы разных уровней в феврале — июне 1933 приняли примерно 35 постановлений и нормативных актов, предписывавших оказывать продовольственную помощь голодающим районам путем суммарного выделения 320 тыс. тонн зерна. Однако это не имело практически никакого значения, так как каждое крестьянское хозяйство ежегодно потребляло в среднем 262 кг на человека. Выделенного зерна (если еще его выделяли и вовремя доставляли!) хватало из расчета 1–1,5 кг в месяц (!) на голодающего. Или от 30 до 50 гр. в сутки. Здесь также надо учитывать, что ЦК ВКП(б), например, отпустил зимой 1933 200 тыс. тонн хлеба для помощи только рабочим МТС, совхозов, партийным и беспартийным колхозным активистам.

По расчетам специалистов при отказе от интенсивного хлебного экспорта и реализации неприкосновенных запасов военного времени (18,2 млн. ц.) можно было бы спасти от истощения и вымирания примерно 28 млн. человек. Между тем форсированная индустриализация и невиданная для Европы гонка вооружений, особенно в области танкостроения, требовала валютных инвестиций. Создание промышленных объектов первой пятилетки оплачивалось ценой миллионов человеческих жизней. С экономической точки зрения это было бессмысленно, так как резкое сокращение трудоспособных людских ресурсов и потери в области сельского хозяйства за 1929–1933 превысили стоимость созданных в то же время «гигантов сталинской индустрии», страдавших повышенной аварийностью, многочисленными недоделками и непрофессиональным управлением. С юридической и морально-нравственной точки зрения беспрецедентное использование властью подобных методов для пополнения валютных запасов страны называется преступлением, не имеющим срока давности. Впрочем, мы уже писали о том, что Сталин в первую очередь решал не экономическую, а политическую задачу — приведение к покорности тех регионов Советского Союза, которые в силу исторических и социальных причин наиболее упорно сопротивлялись коллективизации.

Ныне опубликованные документы рисуют страшные картины человеческих страданий и деградации.

«Высланными в села, пораженными продовольственными затруднениями, членами бюро...с работниками ГПУ установлено: В селе Петрашевке за последние дни...от истощения умерло до 35 чел. На 4 февраля в селе насчитывается больных на почве недоедания от 30 до 40 чел... В селе Рудое единоличница Я. бросила троих детей и выехала из села. 9-летний её мальчик вместе со старшей сестрой камнем убили младшую 3-летнюю сестру, после чего отрезали голову и употребляли в пищу в сыром виде мясо трупа. В селе Лобочёво на кладбище в снегу обнаружены трупы 3 детей». (Из сообщения ГПУ УССР ЦК КП(б) Украины о положении в Винницкой и Киевской областях от 16 февраля 1933)

«В голодающих населенных пунктах имеют место случаи употребления в пищу различных суррогатов: мясо павших животных (в том числе сапных лошадей), убитых кошек, собак, крыс и т.п.

Ново-Александровский район.Ст. Воздвиженская. Единоличница Щеглова, имея двух детей, питалась мясом собак. Обследованием квартиры найдены две собачьи головы, приготовленные для изготовления холодца.

Ейский район.Станица Должанская... На допросе Герасименко заявила, что на протяжении месяца она питалась различными отбросами, не имея даже овощей, и что употребление в пищу человеческого трупа было вызвано голодом. [...] Станица Ново-Щербиновская... В 3-й бригаде жена осуждённого Сергиенко таскает с кладбища трупы детей и употребляет в пищу. Обыском квартиры и допросом детей Сергиенко установлено, что с кладбища взято несколько трупов для питания. На квартире обнаружен труп девочки с отрезанными ногами и найдено варёное мясо.

Кущёвский район. Станица Ново-Пашковская. [...] 26 февраля член сельсовета Архипенко А. увидела Реву Надежду, выходящую из погреба со следами крови на платье...Проверкой факта установлено, что Рева Надежда вырезала у трупа сына Михаила мясо с бёдер обоих ног. На вопрос, зачем это сделала, Рева ответила: „Это не ваше дело, я резала мясо со своего ребенка, но его ещё не ела“». (Из информации СПО ОГПУ о голоде в районах Северо-Кавказского края от 7 марта 1933)

«Теперь же по правобережью Дона появились суслики и многие решительно „ожили“: едят сусликов, варёных и жареных, на скотомогильники за падалью не ходят, а не так давно пожирали не только свежую падаль, но и пристреленных сапных лошадей, и собак, и кошек, и даже вываренную на салотопке, лишённую всякой питательности падаль... Сейчас на полевых работах колхозник, вырабатывающий норму, получает 400 гр. хлеба в сутки. Но те из его семьи, которые не работают (дети, старики), ничего не получают...И вот этакий ударник половину хлеба отдаёт детишкам, а сам тощает, тощает... Такие полутрупы с полей отвозят в хутора. А дома чем его голодная семья отпечалует?». (Из письма от 16 апреля 1933 М. А. Шолохова — И. В. Сталину)

В то же самое время Сталин, выступая в феврале 1933 на съезде колхозников-ударников, заявил: «Мы добились того, что миллионные массы бедняков, жившие раньше впроголодь, стали теперь в колхозах середняками, стали людьми обеспеченными... Не менее 20 млн. крестьянского населения, не менее 20 млн. бедняков спасли от нищеты и разорения, спасли от кулацкой кабалы и превратили их благодаря колхозам в обеспеченных людей». А советский дипломат С. И. Дмитриевский, отдыхавший в закрытом санатории в Крыму, делает следующую запись: «Нормальный стол обильный и вкусный — из всего, чем богата Россия. В 8 утра завтрак: яйца, ветчина, сыр, чай, какао, молоко. В 11 часов простокваша. Затем обед из четырёх блюд: суп, рыбное, мясное, сладкое и фрукты. В промежутке чай с пирожным. Вечером — ужин из двух блюд».

Из одиннадцати детей прабабушки жены автора этих строк, которые жили под Мелитополем, 1933 год пережили лишь трое. С детьми погиб и прадед жены — Георгиевский кавалер Первой мировой войны.

Только в конце лета 1933 голодомор пошел на убыль. Точное число жертв голода 1932–1933 не установлено и вряд ли когда-либо будет установлено. Но порядок страшных цифр известен. Несмотря на коллективизацию, в стране в 1929–1932 сохранялся постоянный прирост населения, хотя он и сократился в 1931–1932. На 1 января 1933 численность населения СССР составляла 162 млн. 902 тыс. человек. На 1 января 1934 — 156 млн. 797 тыс. Даже за трагический 1932, когда голод уже охватил целые районы на Украине и в Молдавской АССР, естественный прирост населения покрыл убыль, и за 1932 население СССР в целом все-таки увеличилось на 1 млн. 51 тыс. человек. Однако за 1933 численность населения СССР не увеличилась, а сократилась на 6 млн. 115 тыс.

Общее число прямых жертв голодомора 1932–1933 может быть оценено в 6,5–7 млн. человек (в том числе 4 млн. — на Украине). Эта оценка практически совпадает с оценкой убыли населения СССР за 1933, если мы учтем умерших от голода летом — осенью 1932. В 1933 в частном разговоре Н. И. Бухарин вынужденно признал: «Даже 1919 год несравним с тем, что случилось между 1930 и 1932 годами. В 1919 году мы сражались за нашу жизнь. Мы казнили людей, но в это время мы рисковали и своими жизнями. В последующие периоды, однако, мы проводили массовое уничтожение абсолютно беззащитных людей вместе с их женами и детьми».

Прямые жертвы советской власти в результате коллективизации и голодомора (1930–1933) примерно распределяются следующим образом:

Встречаются и более высокие оценки. Например, известный русский экономист и деятель вологодского кооперативного движения С. С. Маслов в эмиграции демографические последствия коллективизации оценивал так. В 1929 в СССР существовали 25,8 млн. крестьянских дворов, а в 1935 — 20,9 млн. Убыль составила 4,9 млн. дворов с населением 24 млн. человек. В 1929–1935 городское население увеличилось за счет миграции из деревни на 12 млн. «Куда девались еще 12 млн. человек?» — вопрошал Маслов.

Попытка современных украинских политиков выдать всесоюзную крестьянскую трагедию исключительно за «акт репрессивной политики России против Украины» не выдерживает критики. Подобные оценки вполне можно расценивать как надругательство над памятью погибших в годы коллективизации крестьян, не бывших украинцами по национальности. Искусственный голод был организован высшей номенклатурой ВКП(б) не только на Украине, но и в Поволжье, на Дону и на Кубани, в Казахстане и некоторых других регионах Советского Союза. Совершенно очевидно, что число советских крестьян (русских, украинцев, казахов и др.) уничтоженных Сталиным в годы коллективизации в разы превышает число советских евреев уничтоженных нацистами во время оккупации в 1941–1944, а также в целом превышает жертвы гражданского населения на оккупированных территориях СССР в годы войны. Речь идет о гуманитарной катастрофе вполне сравнимой с Холокостом, но имеющей социальную, а не национальную окраску.

Именно поэтому, в свою очередь, власть в Российской Федерации решительно не заинтересована в объективных оценках коллективизации и голодомора в годы первой пятилетки, равно как и в увековечивании памяти миллионов погибших крестьян. Подобные действия сделали бы вновь актуальным вопрос о юридической и морально-нравственной оценке политических мероприятий Коммунистической партии. Признание сталинской государственной политики в 1929–1933 актом стратоцида — массовым уничтожением собственного населения по социальному признаку — вступило бы в резкое противоречие с ложной исторической памятью, укорененной в российском общественном сознании, и с попытками выстроить современную российскую государственность на признании ценности и позитивного характера советского периода. К сожалению, миллионные жертвы коллективизации на Украине будут использоваться лишь для политических манипуляций и создания русофобских мифов, а в России их последовательно будут предавать забвению, чтобы не допустить делегитимизации нынешней власти, не способной существовать без обращения к советской исторической традиции.

Кирилл Михайлович Александров,

кандидат исторических наук, старший научный сотрудник факультета филологии и искусств Санкт-Петербургского государственного университета.