Поделиться:
11 марта 2013 00:00

В поисках правды

На чьей стороне сражались белые в Европе в годы Второй мировой войны?

Дискуссия, которая на днях развернулась в блоге журналиста Армена Гаспаряна, вряд ли может оставить равнодушной и вызывает живой интерес. Объективности ради.

Правда, здесь уместно отметить, что в центре общественного внимания поставленный вопрос оказался ещё много лет назад. Во время одного из презентабельных «круглых столов» в Москве, посвященных творчеству Никиты Михалкова, в присутствии самого режиссера, одна из участниц — если автору не изменяет память, ей была Наталья Нарочницкая — с пафосом заявила о том, что гитлеровскую агрессию против Советского Союза поддержали только эмигранты-социалисты и республиканцы, в то время, как правая часть эмиграции, от сотрудничества с противником отказалась и заняла патриотическую позицию. С неизбежным указанием на правильное поведение генерала Деникина в оккупированной Франции.

Некорректный с точки зрения историка вопроса о том, как правильно должны были бы себя вести во время Второй мировой войны русские белые эмигранты оставим за скобками.

Во-первых, каждый из них вел себя в соответствии с личными приоритетами, сложившимся мировоззрением и конкретными жизненными обстоятельствами, в которых находился. Ситуации в оккупированной Франции, Сербии и, например, неоккупированной, но втянутой в войну против Советского Союза Финляндии — очень отличались друг от друга. Рассуждать о том, как бы себя повел в тех обстоятельствах каждый из нас — наивно, по меньшей мере.

Так как никто — и слава Богу — в тех эмигрантских обстоятельствах не находился.

Во-вторых, история описательная наука: в идеале исследователь описывает и реконструирует события, а не выносит обличительные или оправдательные приговоры. В данном случае не важно — правильно ли себя вели в годы войны генералы Деникин и Штейфон, Махров и Головин, Постовский и Туркул, полковники Архипов и Махин, или другие участники Белого движения… Важно: как они себя вели в действительности и какими мотивами при этом руководствовались. А также — как себя вели все остальные.

В этой связи хотелось бы в виде тезисов изложить и свою точку зрения по столь острому вопросу: в надежде, что высказанные суждения поспособствуют приближению к истине и помогут ответить на поставленный вопрос.

1. Кого к 1939 году мы считаем русским белым эмигрантом?

Полагаю того, кто считал себя не только участником Белого движения, но и носителем, продолжателем его традиции: верности Богу, любви к России и непримиримости к советской власти. В 1930-е годы, после отрывочных свидетельствах об ужасах сталинской коллективизации и «ежовщины», к названным качествам добавилось и острое чувство сострадания к народной трагедии.

Один из артиллерийских офицеров в 1917 году еще мог откровенно заявить собеседнику: «Велик русский народ, но и сволочь». Но «Девочка со льдом» Ивана Солоневича такие настроения подавила: всероссийское раскрестьянивание и почти что физическое уничтожение самой крупной поместной православной церкви в мире казались из эмигрантского далека чем-то ирреальным и апокалипсическим.

2. Какова была численность русских людей, покинувших родину после революции и гражданской войны?

Представления о «миллионах» эмигрантов «первой» волны сильно преувеличены. Только к концу 1930-х годов британские специалисты по миграции населения в результате Великой войны (J. H. Simpson) закончили критический анализ статистических материалов. Численность российских эмигрантов на 1922 год составила всего 860–900 тыс. человек.

Ещё более 1 млн. русских, белорусов и карпатороссов оказались на правах национальных меньшинств в новообразованных государствах, в первую очередь в Польше, Чехословакии и Прибалтийских республиках. Но их необходимо отнести не к эмигрантам — беженцам, покинувшим Россию с российскими паспортами, — а к национальным меньшинствам своих стран.

3. Сколько русских эмигрантов находилось в Европе к началу Второй мировой войны?

Естественно, что русские эмигранты на Дальнем Востоке, в США и других отдаленных странах почти никак не могли вмешаться в события, разворачивавшиеся в Европе с сентября 1939 года, и завершившиеся войной между Германией и Советским Союзом в 1941 году. Кроме того, в 1920–1930-е годы численность эмиграции сокращалась естественным образом: смертность превышала рождаемость, шли процессы натурализации и ассимиляции. Учитывая все эти факторы, с осторожностью мы можем полагать, что в Европе к началу Второй мировой войны находились 350–400 тыс. русских эмигрантов. Больше всего во Франции, Польше, Югославии и Чехии. Еще примерно 150 тыс. находились во внеевропейских странах, из них больше всего – на Дальнем Востоке (около 100 тыс.).

4. Участвовали ли русские белые в боевых действиях на стороне сил антигитлеровской коалиции?

Безусловно. Классические примеры: Л.-гв. Павловского полка капитан К. К. Боровский, погибший в бою с немецкой пехотой во Франции в 1940 году, капитан I ранга Г. Е. Чаплин — подполковник Королевской армии Великобритании, полковник армии США Г. Л. Артамонов. И Чаплин, и Артамонов отличились в боевых операциях в 1944–1945 годах. Генерального штаба полковник Ф. Е. Махин не только служил советником в войсках НОАЮ, но и вступил в ряды Коммунистической партии Югославии. Некоторые чины Белых армий послужили на двух сторонах: так, например, подполковник Н. Г. Яненко служил в Королевской армии Югославии, попал в 1941 году в немецкий плен, а в 1942 году отправился добровольцем на Восточный фронт и командовал полком из бывших советских военнопленных в составе сил безопасности тыла группы армий «Центр».

5. Были ли среди русских белых эмигрантов жертвы нацистских репрессий?

Безусловно. Классические примеры среди чинов РОВС: Генерального штаба генерал-лейтенант П. А. Кусонский (1941), Л.-гв. Казачьего Его Величества полка полковник Г. А. Моллер (1944), Марковского пехотного полка штабс-капитан А. С. Снегоцкий.

Перечисленные факты бесспорны. И тем не менее, они лишь подчеркивают другие.

По расчетам Генерального штаба генерал-лейтенанта Н. Н. Головина в годы Великой войны Россия мобилизовала 9-10% от общей численности населения империи — и это был предел «напряжения людьми».

Максимум, который изнемогавшая страна могла себе позволить.

Через ряды Русского Корпуса в 1941–1945 годах прошли округленно 17 тыс. человек, из них 12 тыс. – русских эмигрантов и 5 тыс. представителей русского национального меньшинства в Румынии. Добавим к 12 тыс. корпусников еще примерно 8–9 тыс. русских белых эмигрантов, состоявших на военной службе в других антисоветских частях и формированиях, а также непосредственно в Вооруженных Силах Германии и ее союзников, включая армии Италии, Румынии, Финляндии (в том числе и в период «зимней войны»), «Синюю дивизию» франкистов и т. д.

Поэтому, условно говоря, на стороне противника СССР в годы Второй мировой войны несли военную службу на разных должностях примерно 20 тыс. русских белых эмигрантов, включая и участников Белого движения, и их детей.

Или примерно 5 % от численности всей русской эмиграции в Европе (а не только белой).

Ничего подобного и близко не было на стороне сил антигитлеровской коалиции.

Добавим здесь, что нацисты не приветствовали службу русских белых эмигрантов на стороне Вермахта. Так, например, по состоянию на 10 марта 1943 года в военном отделе Управления делами русской эмиграции во Франции на регистрации для призыва в случае необходимости состояли 376 генералов и штаб-офицеров, а также 1464 обер-офицеров и нижних чинов, преимущественно состоявших в РОВС (ОРВС). Никто из них призван не был по политическим мотивам. В 1941–1942 годах из Франции на Восточный фронт убыли чуть более двухсот русских военных эмигрантов, в абсолютном большинстве отправленные назад к лету 1943 года (правда, некоторые из них перевелись в Дабендорфскую школу РОА или казачьи части).

Таким образом, если и нельзя дать категорического ответа на поставленный вопрос, то отчетливо представить себе какие настроения преобладали в белой эмиграции в годы Второй мировой войны – вполне возможно. Без эмоций и честно.

На фото: 1. Торжественное прохождение чинов Русского корпуса на Балканах. 2. 1-я юнкерская рота в Банье-Копыляче (Сербия), 1942 год.