22 мая (9 мая по ст. стилю) – полковой праздник гатчинских «синих» кирасир – Лейб-гвардии кирасирского полка Ея Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны.

 

Крайне интересно читать мемуары своих земляков, особенно, если речь идет о давно минувшем времени. Свидетели из былых эпох рассказывают о событиях, происходивших на хорошо знакомых тебе улицах. Видя те же дома, что и живший сто лет назад автор мемуаров, начинаешь лучше представлять картины прошлого. Чтение воспоминаний погружает в то время, дает возможность понять проблемы, которые волновали те поколения людей, их ценности, менталитет, их радости и горести, почувствовать дух эпохи.

Гатчина уникальна. Тесно связанный с Санкт-Петербургом, являясь его ближайшим пригородом, наш город не просто ощущал отзвуки столичных событий, но и порою, особенно при Павле I и Александре III, сам являлся центром политической жизни государства. Гатчинцы постоянно видели не только монарших особ, но и многих представителей научной, культурной, политической и военной элиты страны. Появление на Варшавском вокзале сестры действующего императора или прогулка его матери по Дворцовому парку были обычным явлением.

В Гатчине 97 лет находилась одна из наиболее элитных частей Русской императорской армии – гвардейский полк тяжелой кавалерии, полное наименование которого звучит как Лейб-гвардии кирасирский Ея Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полк. И те самые «поручики Голицыны» и «корнеты Оболенские», образы которых запечатлены в известной песне, служили именно в нашем городе. Об высочайшем уровне элитности полка говорят хотя бы те факты, что в нем служил родной брат Николая II великий князь Михаил Александрович, их сестра великая княгиня Ольга Александровна была замужем за одним из офицеров полка, а вдовствующая императрица Мария Федоровна являлась шефом части и постоянно принимала участие в полковых мероприятиях. Офицерский состав полка комплектовался выпускниками двух наиболее элитных военных училищ императорской России: Пажеского корпуса и Николаевского кавалерийского училища.

Интересно, что в то время «золотая» молодежь шла не в бизнес, а на государственную (зачастую военную) службу или в науку. Характерным примером являются князья Трубецкие: старший брат, Николай Сергеевич, стал известным лингвистом, ученым с мировым именем (в честь которого в Венском университете в 1973 году была установлена памятная доска), а младший, Владимир Сергеевич, стал кирасиром Ее величества и служил в нашем городе. Подобные традиции существовали и существуют и в других монархических европейских государствах. Например, оба современных английских принца, Уильям и Генри, служили офицерами в английской армии, при этом Генри принимал участие в боевых действиях в Афганистане. Когда то так было и в России…

Лейб-гвардии кирасирский полк Ея Величества, основанный 26 июля 1704 г. императором Петром Великим, являлся одной из старейших и наиболее элитных частей Русской императорской армии и существовал как боевая единица с 1704 по 1917 годы.

Полк в полном составе принимал участие в Северной войне со Швецией (1700-1721 г.г.), Семилетней войне (1756-1763 г.г.), Отечественной войне 1812 года и Заграничном походе Русской армии, Первой мировой войне (1914-1918 г.г.), а также в некоторых других военных конфликтах. Отдельные чины полка принимали участие в обороне Севастополя (1854, 1855 г.г.), покорении Кавказа (1817-1864 г.г.), Русско-турецкой войне 1877- 1878 г.г. и Русско-японской войне 1904-1905 г.г.

За участие в военных действиях полк имел многочисленные боевые отличия, значительное количество чинов полка было удостоено высших государственных наград своего времени.

Офицеры полка М.М. Плешков и Д.Ф. фон Эксе неоднократно выигрывали наиболее престижные европейские состязания в конном спорте, в том числе, в 1912 году выиграли самый престижный конный приз того времени – Кубок короля Эдуарда VII (Лондон, Великобритания).

2 августа (20 июля по ст. стилю) 1914 года кирасиры выступили на Первую мировую войну, покинув Гатчину навсегда. В годы войны полк потерял: убитыми и пропавшими без вести – 10 офицеров и около 200 кирасир, ранеными и контужеными – 24 офицера и около 300 кирасир.

Полк, в отличие от большинства других частей Русской императорской армии, находился на фронте до последней возможности, и только в декабре 1917 года, когда армия из-за массового дезертирства фактически перестала существовать, офицеры полка организовали его демобилизацию.

Некоторые старослужащие нижние чины полка («гатчинцы»), а также подавляющее большинство его офицеров приняло участие в гражданской войне на стороне Белого движения, в основном, на юге России. Так, в составе Сводного полка гвардейской кирасирской дивизии Добровольческой армии воевало 2 эскадрона кирасир Ея Величества.

В 1922 году, за границей возникло полковое объединение Кирасир Ея Величества, объединившее всех офицеров-эмигрантов. Устав объединения был утвержден Шефом полка, Императрицей Марией Федоровной, до своей кончины в 1928 году принимавшей живое участие в его судьбе.

Офицеры полка оставили мемуары, благодаря которым мы можем посмотреть на Гатчину начала 20 века. Представляется правильным предоставить им слово в их полковой праздник.

 

 

Гатчина в 1911 году

(«Записки кирасира», В.С. Трубецкой).

 

«Гатчина мне сразу понравилась. Удивительно опрятный, с аккуратными, прекрасно вымощенными улочками, чистенькими домами, с образцово содержащимся огромным городским парком, в котором сверкали живописные озера — город выглядел празднично и жизнерадостно, ничем не напоминая российскую провинцию. В то время это был типичный дворцовый городок, где проживало немало людей, так или иначе связанных с дворцом и двором. В Гатчине квартировала знаменитая и богатейшая императорская охота с весьма многочисленным штатом егерей, живших на Егерской слободе. Там же содержался изумительный зверинец, занимавший огромную площадь, где в полной свободе паслись и бродили благородные олени, дикие козы и разводились золотые фазаны. Там же содержались образцовые конюшни дворцового ведомства. Построенный императором Павлом великолепный дворец, утопавший в зелени на берегу прекрасного озера, невольно импонировал своими размерами, величием и мрачной элегантностью, придавая всему городу особый тон какой-то неуловимой парадной подтянутости и добропорядочности, что мне тогда особенно понравилось. В момент нашего приезда в Гатчину в Гатчинском дворце проживала состоявшая августейшим шефом Синих кирасир императрица Мария Федоровна. По случаю ее пребывания в городе на улицах наблюдалось большое количество подтянутых полицейских, весьма приличного и достойного вида, и чинов специальной дворцовой охраны с витыми зелеными жгутами вместо погон, которых в шутку называли «ботаниками». Простые извозчики, городовые, наконец, обыкновенные гатчинские обыватели, — все выглядели добропорядочными, приличными, достойными и немного праздничными.»

 

 

Конфликты на Аэродроме

(«Записки кирасира», В.С. Трубецкой).

 

«Во время полковых учений у нас частенько происходили скандалы с летчиками. Недавно основанная Гатчинская авиационная школа военных летчиков помещалась у самого нашего военного поля, которое одновременно служило и аэродромом. В то время эта была, если не ошибаюсь, единственная авиационная школа на всю Россию — школа, давшая в мировую войну многих храбрых и самоотверженных летчиков, приобретших громкую славу своими боевыми подвигами.

Бывало так, что в самый разгар наших кавалерийских эволюций — внезапно с оглушительным треском на поле появлялся тихоходный, неуклюжий и неповоротливый «фарман», похожий с виду на какую-то большую и нелепую этажерку. Причем сия трескучая этажерка медленно и тяжело пролетала над нашими головами на высоте всего лишь нескольких аршин, едва не касаясь своими колесами острых кончиков наших пик. Эта безобразная штучка страшно пугала лошадей, заглушая команду начальства и сигналы трубачей, внося своим появлением ужасный кавардак в наше учение. Несмотря на то, что военное поле было большое, гатчинские летчики почему-то норовили летать именно там, где в данную минуту находился наш полк, имея явное намерение похулиганить. Военная авиация была тогда еще в зачаточном состоянии. Ею интересовались скорее как новым и любопытным видом рискованного спорта, нежели как военным фактором, мощь которого была сомнительна для многих старых начальников-генералов, относившихся к самолетам иронически. Тогдашние гатчинские летчики — эти пионеры летного дела в России — состояли из офицерской молодежи приключенческого типа, которой надоело тянуть лямку в своих полках. Летчики, увлекаясь своим новым делом, однако, имели хотя и лихие, но тем не менее хулиганские замашки. В новой школе дисциплина по первоначалу была слабая, и молодым летчикам, видимо, доставляло удовольствие портить ученье, а заодно и настроение таким земным существам, какими были мы — кавалеристы.

При появлении «фармана» наш генерал, как правило, входил в раж, грозил пилоту кулаком, а полковой адъютант, вонзив шпоры в коня, карьером летел к начальнику летной школы с требованием прекратить безобразие, что начальник школы далеко не всегда мог выполнить, ибо не знал способа, каким бы он мог вернуть обратно первобытный самолет, управляемый шутником-летчиком. Наш генерал — фанатик кавалерийских учений — требовал наказания летчика за хулиганство, но начальник летчиков — не меньший фанатик своего дела — напирая на неведомую нам технику, всегда находил оправдания для своих офицеров. Не смея входить в пререкания с таким влиятельным генералом, каким был Арапов, летное начальство предлагало на будущее время согласовать расписание занятий на военном поле, однако никакие согласования не помогали, и бесшабашные летчики по-прежнему портили кровь бравого нашего генерала и ревностных командиров эскадронов. В этом как бы сказывался своего рода антагонизм между старым, отживающим видом оружия (каковым была наша тяжелая кавалерия) и новой нарождающейся военной техникой, громко заявлявшей свои права.»

 

 

 

«Встреча с императрицей»

(«Дневник кавалерийского офицера», Г. А. Гоштовт)

 

«…Кирасир Иван Дулько, несмотря на три года проведенные в полку, еще сырой и говорящий с сильным малороссийским акцентом, замечает «все хорошо, только бы не убили». Он единственный вспоминает о возможности смерти. Его слова, хотя очень далекие от веселых тем, заставляют кирасир схватиться за бока и долго смеяться. Дулько, — комический элемент в эскадроне и поэтому что бы он ни сказал, над его словами смеются всегда и нещадно. Родом он из глухого Полесья и прибыл в полк на редкость тупым новобранцем, но успехи в первый же год сделал большие и сильно развился. После присяги он был назначен в Дворцовый караул и стоял часовым в саду, подле дворца. Вдовствующая Императрица, Августейший Шеф нашего полка, долго не спала в эту белую ночь и гуляла по саду. Поздоровавшись с Дулько, Государыня остановилась и спросила, какой он губернии и женат ли. Дулько подробно рассказал, что жениться перед службой не стоит, чтобы не оставлять молодую жену дома одну; а возвратившись, жениться необходимо, потому что какое же хозяйство без хозяйки. Государыня с этим согласилась и, со свойственной Ей чарующей простотой, пожелала исполнения его желаний и всего доброго. Я как раз в этот день был начальником караула и узнал от счастливого, взволнованного Дулько о милостивой с ним беседе. Прошло две-три недели. Подходит ко мне взводный и докладывает, что Дулько плачет и просит меня помочь его беде. Зову его к себе и спрашиваю, в чем дело. Оказывается, что он на радостях, подробно рассказал в письме родным, как беседовала с ним Государыня. Теперь он получил ответ, в котором родные пишут, что хотя он, Иван, и попал в Гвардию, но пусть не думает, что его родители — дурни, могущие поверить такой нелепости, чтобы Императрица могла разговаривать с их сыном Иваном. Судя по почерку, письмо написано, по просьбе неграмотных родителей, в волостном правлении, отчего Дулько считал себя уж совершенно обесславленным. Чтобы ему помочь, я пошел в канцелярию, дал напечатать подробное описание, как был обласкан Дулько беседой с Государыней, и подписал его, как, бывший в тот день начальник караула. Временно командующий эскадроном подтвердил это своей подписью и поставил печать. В тот же день пошел пакет родителям Дулько, а через неделю он, радостный и благодарный, принес мне прочесть извинения родных, а также почтительные приписки с поздравлениями от волостного писаря и сельского батюшки».

 

 

«Освящение собрания и зачисление

великого князя Михаила Александровича в полк»

(«Записки старого генерала о былом», М.А. Свечин)

 

«К весне 1897 года была закончена постройка особняка офицерского собрания и его меблировка. Освящение его, по желанию Государыни Шефа, было приурочено к полковому празднику 9 Мая.

К этому дню обыкновенно съезжались в Гатчину, где проживала наш Шеф, Государь, молодая Государыня, великие князья и начальствующие лица. После парада, обычно происходившего на плацу перед дворцом, Их Величества посетили в полковом лазарете больных…

…Открыв собрание, Их Величества вышли на террасу, где на столике был графинчик водки, чарки и хлеб. В роще, между деревьями, стояли столы с праздничными яствами для кирасир. Последние стояли тут же y столов, a впереди находились офицеры. Полковые дамы стояли группой y террасы. Тут же находились и бывшие офицеры полка во главе с нашими бывшими командирами полка: Араповым, гр. Протасовым-Бахметьевым, Лермонтовым и Хрулевым.

Государь подошел к столику, налил чарку и выпил за славу и процветание полка, последовало громкое ура кирасир и полковой марш трубачей. Затем, командир полка, с разрешения Его Величества, поднял чарку за здравие Государя Императора, покрытое гимном и ура, a другую за Шефа с полковым маршем.

Затем совершенно неожиданно, для нас, офицеров полка, произошло событие, имевшее большое значение в жизни полка.

Государь подозвал к Себе Своего Брата вел. кн. Михаила Александровича и положив руку Ему на плечо, произнес следующие милостивые слова: «По просьбе Шефа полка, просьбу которую Я вполне разделяю, в ознаменование сегодняшнего праздника, Я зачисляю в полк великого князя Михаила». Конечно, последовало громкое ура и полковой марш.

Как всегда, застенчивый и скромный великий князь, которому едва исполнилось 19 лет, пытался замешаться среди стоящей сзади свиты, но вел. кн. Сергей Александрович, наш Августейший однополчанин, подхватил Его и заставил, при улыбке Шефа и полном восторге офицеров, поднять и выпить чарку за полк. Полагаю, что эта была единственная чарка водки, которую наш новый Августейший однополчанин выпил в своей жизни. Ибо никогда не пил чего-либо спиртного. Впоследствии, когда Ему приходилось бывать в собрании, пил лишь минеральные воды. A в случаях, когда подавалось шампанское, то перед Его прибором, ставилась бутылка из под шампанского, куда была перелита ланинская вода.

Из собрания Их Величества отбыли во дворец, где в Высочайшем присутствии, как обычно бывало на полковых праздниках, состоялся завтрак. После которого Их Величества, в соседних гостиных, обходили офицеров и беседовали с нами.

Вечером, в новом собрании, состоялся обед, на который пожаловала наш Шеф — Государыня с Дочерьми и вел. кн. Михаил Александрович, уже в нашем полковом сюртуке, как все офицеры. Полковые дамы, согласно выраженному Ее Величеством желанию, также были приглашены. По окончании обеда была музыкальная программа, во время которой офицерами с пением была преподнесена Ея Величеству заздравная кирасирская чара».

 

 

Дворцовый караул в Гатчине.

(«Записки старого генерала о былом», М.А. Свечин)

 

«Император Александр III с Супругой и Семьей любили Гатчину, как тихий уголок с огромными, прекрасными парками, зверинцем, где на свободе водились лоси, лани, a в окрестностях — чудные места для всякой охоты.

Охрану Гатчинского дворца нес наш полк, выставляя посты вокруг дворца. Этот ответственный и тяжелый наряд не легко ложился на молодых офицерах и на кирасирах. Дежурными по караулу назначались более старшие - штабс-ротмистра, служба коих заключалась лишь в поверке. Вся ответственность ложилась на караульного начальника, коим наряжались — поручики и корнеты, все 24 часа находившиеся, при полной амуниции, на чеку в карауле. Для отдания почести лицам, коим это полагалось по гарнизонному Уставу, по звонку часового y фронта, караул выбегал из помещения на площадку, что называлось — вызов в ружье и по команде караульного начальника отдавал честь, a трубач трубил Гвардейский поход. В обыкновенных караулах это бывало очень редко. Но при нашем дворцовом карауле было особенно частым. Приходилось делать этот вызов не только державному Хозяину и Его Cyпpyге, но и всем ежедневно приезжавшим и отъезжающим лицам, как императорской фамилии, так п начальствующим, a также особам иностранных коронованных домов. A где часовому-кирасиру, стоящему на посту y караула, знать всех этих лиц? Приходилось быть наготове караульному офицеру, который тоже не всех мог знать, да еще разглядеть в быстро едущих экипажах. A прозевать — это не только получить разнос, но и самому стыдно за нерасторопность. Для этого был «трюк»: входили в сношение с дворцовой конюшней, которая давала знать — когда подавались экипажи или ко дворцу, или для приезжавших на вокзал (автомобилей еще не было). Но и тут нужно было все же разобраться, т. к. в экипажах мог ехать кто либо, кому вызов караула не полагался, как например фрейлине и т. д. Ошибавшихся обыкновенно потом «разгрызали», заставляя «ставить» флаконы, что не редко давало повод к «загулам».

Императрица, видя как тяжело кирасирам нести службу особенно зимой на постах, когда морозы бывали свыше 20-25 градусов по Реомюру, давала деньги на теплые сапоги, для караула, при этом наш заботливый Шеф, наблюдала за градусником и, как только температура опускалась ниже 5 градусов, посылала сказать, чтобы каски были заменены бескозырками с башлыками.

Сверх церемонии Вечерней зари y нас установился обычай в Гатчинском дворцовом карауле, по субботам к этой церемонии присоединить хор наших трубачей, который, после того как трубач караула сыграл «зарю» и до прочтения молитвы, трубачи играли кусок прекрасной мелодии, которую мы называли датской зарей, но этим она вовсе не была. Этот порядок, как говорили старшие, установил Александр III. И всякую субботу, в 9 часов, время вечерней зари, Сам с Супругой и Семьей подходил к окну дворца, выходящего над гауптвахтой, выслушивал всю церемонию. Овдовев, наш Шеф продолжала по прежнему, по субботам, подходить к окну. Картина, которая получалась сверху из окна, действительно должна была быть фееричной: караул в касках, освещаемый мерцающими электрическими фонарями и чудная мелодия трубачей — переносила воображение на театральную сцену оперы…

…Описывая службу дворцового караула, мне вспоминается одно караульное событие, о котором можно было подумать, что это выдуманный анекдот, между тем это действительно факт, показывающий всю патриархальность нашего Царя-Миротворца, богатыря Александра III.

Гауптвахта (караульное помещение), в то время, помещалась в здании дворца и выходила на его площадь, в углу между центральным фасом и стороной парадного карэ. Довольствие караулу отпускалось от Двора. Караульному офицеру полагалось к завтраку и обеду и перед этим сервировались: 1 бут. водки, 1 бут. мадеры, 1 бут. красного или белого вина, a в табельные дни бутылка шампанского; кроме того, на стол ставилась большая ваза с фруктами. Понятно, всего этого ни сесть, ни выпить караульный офицер не мог. Остальное забирали дворцовые лакеи, подававшие завтрак и обед.

И вот, однажды, Александр III, во время своей прогулки, подходит к площадке гауптвахты. По звонку часового-кирасира, стоящего y фронта, караул выбегает и строится. Молодой корнет Вишняков, вероятно, в волнении от подобной неожиданности, командует «слушай на-краул» и с трепетом, салютуя шашкой, подходит к Императору с рапортом, который мы знали назубок: «Ваше Императорское Величество! На дворцовой гауптвахте состоит — 1 обер-офицер, 1 унтер-офицер, 1 трубач, 2 ефрейтора-разво-дящих и 33 кирасира, в карауле и на постах Вашего Императорского Величества все обстоит благополучно!».

Государь милостиво поздоровался с караулом, приказал его отпустить, a к Вишнякову обращается со следующим и вопросами:

— Сколько вы можете съесть яблок?

— Яблока три, Ваше Императорское Величество, - отвечает, вероятно, в полном смущении от этого вопроса, Вишняков.

— Ну, a 4-5 можете? - вновь задает вопрос Государь. Можете себе представить состояние молодого офицера, который в ту минуту, вероятно, не соображал к чему все клонится.

— Может быть смогу, Ваше Императорское Величество, но не пробовал.

— Так знайте, что вы y меня и за завтраком и за обедом съедаете по полдесятка яблок, груш, апельсинов, не считая винограда, - заявляет Император. И, поблагодарив за ответы, Государь пошел продолжать свою прогулку.

История не указывает — удалось ли Его Величеству навести экономию в расходах по дворцу. Но это очень характеризует образ нашего могучего Царя-Миротворца и Его бережливость.»

 

 

Развитие конного спорта и Лондонский триумф.

(«Записки старого генерала о былом», М.А. Свечин)

 

«Описываемая эпоха девяностых годов минувшего столетия — ушла в Лету, a потому след ее жизни есть достояние истории, которой может заинтересоваться кто-нибудь из моих однополчан, для которых несколько лет назад, как бывший командир и служивший в нем, выпустил воспоминания о полке, отбитых на пишущей машинке.

Поэтому, отбрасывая не представляющее общего интереса, я кратко остановлюсь на развитии спорта. Конечно, исключительно конского спорта. Последний y нас, в районе Петербурга, происходил в состязаниях в преодолении препятствий в Михайловском манеже, во время Великого поста, и скачек, сперва на Царскосельском, a затем на Коломяжском ипподромах.

На первых (в Михайловском манеже) почти исключительно принимали участие офицеры, a на ипподромах, кроме жокейских скачек, на т. н. джентльменских — принимали участие офицеры.

В кавалерийских частях также из года в год развивались полковые конские состязания, которые подготовляли выдающихся спортсменов конского спорта, которые с большим успехом подвизались не только на отечественных ипподромах, но и на заграничных.

Мой сверстник по полку Мордвинов 2-й (Паля) принимал большое участие, — как на скачках, так и на конкурах, по характеру живой, лихой спортсмен. В свое время он был душой развивавшегося в полку спорта, я лично многому обязан ему в этом отношении. Вместе с Э. Н. фон Шведером (Эдя) они были инициаторами образования полкового спортивного комитета, для полковых состязаний, как в манеже, так и на Гатчинском поле и в Тярлево, для пробегов, куда приглашались офицеры других полков.

На эти спортивные упражнения часто оказывала нам честь своим посещением наша Императрица-Шеф со своими Дочерьми, a в. кн. Михаил Александрович лично принимал участие в состязаниях.

Постепенно конский спорт принял широкое развитие и из полковых спортсменов после японской войны не могу не отметить получивших известность: М. Соколова, М. Плешкова и Д. Эксе.

Мой однополчанин Глеб Одинцов, года три назад взял на себя труд собрать оставшиеся после смерти М. Плешкова его заметки воспоминаний, включая просмотр старых газет и все это издал.

Особенно интересным является описание, по записям Плешкова и из Лондонских газет, о победе Плешкова и Эксе и кавалергарда П. Родзянко, выигравших на международных конкурах в Лондоне известного, почетного приза «Кубок короля Эдуарда VII».

Состязание происходило в здании «Олимпия», вмещающего до 30 тыс. зрителей. При обязательном личном присутствии Короля и Королевы; присутствовали также все царственные особы находившиеся в это время в Лондоне. Все здание заполнялось до отказа. По условиям приза, требовалось от каждой нации по три ездока и, лишь после выигрыша три года подряд, одной какой либо нацией, Кубок считался выигранным и переходил к ней. Много лет уже наши соревновались, но больше двух раз подряд не достигали успеха. (Практичные англичане так составили правила, что трудностью его выигрыша был обеспечен уход Кубка из Англии). Наши были победителями в 1912 и 1913 годах, явились весной 1914 года и победили в третий раз. Кубок навсегда переходил в Россию. Триумф победы, по описанию Лондонских газет, был из ряда вон. В королевской ложе: Георг V со своей семьей, наша Императрица Шеф, наш Августейший однополчанин в. кн. Михаил Александрович, президент Пуанкаре. Наши триумфаторы, под гром аплодисментов, приглашены подняться в королевскую ложу. Оркестр заиграл «Боже, Царя Храни», все встали. Король, передавая Кубок, поздравил Плешкова, Эксе и Родзянко и подарил каждому из них настольные часы изображавшие фасад Олимпии. Наш Шеф, поздравляя своих офицеров, выразила радость, что Ея приезд в Лондон, навестить Ея сестру вдовствующую английскую королеву, совпал с таким торжеством.

Попытка английских офицеров, удрученных потерей почетного и так долго оспариваемого приза их короля, откупить за большую цену Кубок и еще взамен дать точную копию его, понятно, не имела успеха.»

 

 

Инструктаж вахмистра

(«Записки кирасира», В.С. Трубецкой).

 

«Вахмистр Баздырев любил проявить заботу и о нравственности нижних чинов третьего эскадрона. Хорошо помню его речь, которую он из года в год повторял в казармах накануне выступления полка из Гатчины в Красносельские лагеря. Речь эта произносилась им перед фронтом после вечерней переклички. Говорил он очень торжественно, причем его речь кое-где добавлялась короткими комментариями и справками стоявшего рядом с Баздыревым взводного Курятенко, большого вахмистрова друга — тоже «шкуры» из сверхсрочных. «Ребята, — вкрадчиво гнусавил вахмистр, щурясь глазками, — завтра выступаем в Красное Село. Массыя в Красном соблазну..., но и начальства в Красном тоже страшная массыя. В Гатчине — одно. В Красном — совсем другое. Возьмем к примеру женскую часть. Ежели ты в Гатчине женщину какую обнимешь или поцелуешь вечерком — здесь это тебе с рук сойдет. В Красном — другое. В Красном не женщины — а стервы: обнимаешь ли ты в Красном женщину, поцелуешь ли — она докажет на тебя, будто ты грех над ней совершил. Женщина разговаривать с тобой в Красном не станет. Куда она пойдет? — прямо к командиру полка пойдет, стерва! Ну, а ты, куда ты, дурачок, пойдешь тогда? (пауза) — В дисциплинарный батальон — вот куда ты пойдешь за свою ласку. Теперь насчет водки. В Красном шинков массыя, ребята, и опять скажу: в Гатчине — одно, в Красном — совсем другое. Коли случится тебе в Гатчине в праздничек выпить косушку вина, и дыхнешь ты ненароком вином на своего офицера — он за это губить тебя не будет, разве что наряд не в очередь даст или упрячет на сутки в полковую гауптвахту. В Красном — другое. Попробуй, дыхни там вином на чужого офицера! Он разговаривать с тобой не будет. Куда он пойдет? — прямо к командиру полка пойдет чужой офицер! Ну, а ты, куда ты, дурачок, пойдешь тогда? — (Пауза)—В дисциплинарный батальон — вот куда ты пойдешь за стаканчик вина».

Тут в речь вахмистра вмешивался бас взводного Курятенко: «Василий Григорьевич, про малину не забудьте сообщить».

«В Красном огородов и садов массыя, — продолжал гнусавить Баздырев, — случится тебе днем или вечером мимо огорода идти — ты лучше за версту такой огород обойди: ты одну ягодку-малинку там, может быть, сорвал — на тебя хозяйка докажет, будто ты весь огород обобрал, потому как в Красном не женщина, а стерва. Она с тобой разговаривать не будет. Куда она пойдет? — прямо к командиру полка пойдет хозяйка огорода. Ну, а ты, куда ты, дурачок, пойдешь тогда?.. — (Пауза) — В дисциплинарный батальон — вот куда ты пойдешь из-за одной ягодки-малины! Да, ребята, и что бы я насчет этой малинки, или насчет вина в Красном — и слова бы не слыхал. Но пуще всего, ребята — женщинов, женщинов опасайтесь в лагерях! Поняли?» — «Так точно, господин вахмистр, поняли», — тихо и нестройно отвечало несколько голосов. «Расходитесь!» — тенором командовал вахмистр. «Расходитесь!» — как эхо повторял бас взводного Курятенко, и громко звякая шпорами расходились умудренные вахмистром кирасиры.

Собственно говоря, в Красном Селе, где полк размещался по квартирам, на частных дворах, солдатам жилось гораздо вольнее и веселее, нежели в Гатчине. Благодаря этому дисциплина в Красном ослабевала. В предвиденье этого хитрый вахмистр нарочно авансом запугивал молодых солдат, рисуя им про Красное Село всякие ужасы, которых там на самом деле не было. Ведь это именно Баздыреву чаще всего приходилось там выслушивать от хозяек жалобы на солдат и улаживать небольшие солдатские скандалы с хозяйками из-за ягодки-малинки и приставаний к бабам и девкам. До полкового командира такие мелочи, конечно, не доходили — разве в исключительных случаях. Баздырев был большим дипломатом и самолично прекрасно улаживал подобные конфликты. Хороший вахмистр обходился тут даже без помощи эскадронного командира, которого никогда не считал нужным беспокоить из-за пустяков.

Солдаты, хотя и ненавидели Баздырева, однако он был несомненным авторитетом в их глазах, и его так боялись, что ни на одном опросе претензий никто никогда не жаловался на то, что вахмистр выщипывает своими ногтями волоски из плохо выбритых солдатских подбородков, или же на то, что он кулаком пригоняет каску на солдатской голове. Между тем, здорово могло бы влететь вахмистру от хорошего начальника за такие дела! Что вахмистр должен быть шкурой и сволочью — это вообще принималось солдатами как своего рода аксиома, а отсюда и все поступки Баздырева, которому так доверяло начальство, рассматривалось солдатами как неизбежное зло: дескать, чего же и ожидать иного от шкуры?! Будучи в то время вольнопером и поневоле околачиваясь в казармах и конюшнях, я, хотя и был барчуком, однако стоял несравненно ближе к солдатской массе, нежели какой-либо офицер. Ни разу не слышал я от солдат озлобленного или возмущенного ропота на вахмистра. Солдаты были удивительно добродушны и незлобливы: когда Баздырев брал кого-нибудь из солдат в крутой оборот — остальные обычно только весело подтрунивали над пострадавшим, посылая по его адресу веселые шутки и остроты.

Справедливость требует отметить, что не все вахмистры были похожи на Баздырева. Прочие наши полковые вахмистры, хотя и были на отличном счету у начальства, однако не зверствовали и волосков у небритых солдат не выщипывали. В вахмистры назначали наиболее развитых унтеров. За свою долголетнюю службу и ежедневные общения и беседы с командирами эскадронов вахмистры обычно приобретали лоск и как бы известную культурность. Так, вахмистр второго эскадрона Голанцев занимался самообразованием под руководством командира эскадрона ротмистра фон Брюммера, который давал Голанцеву читать хорошие книги. Вахмистр Лейб-эскадрона Иван Клементьевич Квасный в империалистическую войну даже выслужился в офицеры и перешел в так называемую Дикую дивизию, которой тогда командовал великий князь Михаил Александрович, бывший в свое время командиром Лейб-эскадрона нашего полка и лично выдвинувший Квасного на должность вахмистра. Между прочим, будучи простым вахмистром, Квасный все время поддерживал переписку с великим князем, который крестил у него детей. Красавец Квасный в мое время держался с большим фасоном в полку и выражался весьма литературно.»

 

 

 

Выступление на войну

(«Дневник кавалерийского офицера», Г. А. Гоштовт)

 

В последний раз против своих конюшен строится мой родной эскадрон, в котором я подробно знаю каждого кирасира и каждую лошадь. Четыре года тому назад я вышел в полк и сразу был назначен в 4-й. Первые два года я обучал новобранцев, год был в учебной команде, и последний год заведовал разведчиками.

Как всегда, подъехали, по очереди старшинства, офицеры, здороваясь с людьми и затем командуя «смирно» следующему по старшинству офицеру. Подъехав к эскадрону, я невольно залюбовался им, — один к одному, щегольски одетые, с прекрасно пригнанной амуницией, отлично выровненные четыре полных шестнадцатирядных взвода.

В гвардии каждый полк имеет свой тип и сам корпусный командир лично разбивает людей по частям, руководствуясь типом полка, то есть внешностью и ростом. В наш полк поступают люди 2-х аршин 8 и 9 вершков, смуглые, темного цвета волос, длинноногие и хорошо сложенные. Оттого и такая подобранность один к одному наших молодцов. Лошадьми полк комплектуется рыжей масти от 2 арш. 5 верш, и выше.

Раздалась команда: «шашки вон, пики в руку». Эскадрон отчетливо, как один, вынул шашки, блеснув клинками на солнце, и двинул вперед пиками, встречая своего командира. Вложив, по команде, шашки в ножны, эскадрон замер смирно. Командир сказал несколько слов о том, что пришло время на деле доказать свою верность присяге и не посрамить двухвековую славу нашего родного полка; затем снял фуражку и перекрестился. Все чины эскадрона, и офицеры, и кирасиры, истово и медленно, осенили себя крестным знамением.

…Справа по три наш эскадрон идет по улицам Гатчины, направляясь к военной платформе. Толпа, нас провожающая, достигает уже нескольких сот. День ясный, безветренный; солнце щедро льет на нас свои лучи. Из открытых окон бросают цветы. Старушки крестят нас широким крестом; на глазах у них слезы.

Доходим до места посадки, спешиваемся и расседлываем лошадей. Командир эскадрона поручает мне сделать разбивку по вагонам. Оканчиваю ее и развожу эскадрон. Люди строят из рельс и шпал мостки. Когда они готовы, начинаем погрузку лошадей. Со многими приходится много возиться. Если не помогаешь попона, накинутая на глаза, или проводка вплотную на хвосту у спокойно идущей лошади — люди, подперев коня сзади несколькими подпругами, втягивают его в вагон насильно. Лошади уже все в вагонах; стоить сплошной стук от переступания копытами наиболее беспокойных. Некоторые высунули морды из открытых дверей, насколько могли, и с любопытством глядят на окружающее. Теперь пришел черед втаскивать в вагоны седла. Когда и они погружены, людей вызвали принимать фураж.

Мой вестовой Карпекин, человек громадной силы, взваливает на спину необычайное количество сена и, в виде целого стога, проходит мимо изумленной публики. Удивленным возгласам он, видимо, очень рад и они льстят его честолюбию.

Железнодорожные служащие обходят вагоны и раздают свечи и ведра. В 7 часов вечера трубач играет сигнал «садись» и через пять минут наш поезд переходит на пассажирскую станцию Гатчина. Платформы, залы, двор — все залито народом. Кричат ура, машут шляпами, платками, бросают в вагоны цветы, пачки папирос, плитки шоколада. На платформе реалисты с портретом Государя, осененным двумя национальными флагами. Публика все время пытается петь гимн и Спаси Господи, но в разных концах мешают друг другу и получается разброд. Замечаю, против меня компанию, старающуюся вытащить на середину платформы стол из под лотка с фруктами; это им удается. На стол взбирается высокий бритый господин, собирает поближе свою компанию, взмахивает руками и громким, покрывающим остальных, голосом запевает «Боже Царя Храни». Его компаньоны, видимо, все обладающие слухом и голосом, дружно его поддерживают; за ними публика на платформе, дальше в здании вокзала, еще дальше на дворе. Молитвенные звуки ширятся, растут, слышно, как подхватывает их толпа на прилегающих улицах. Вдохновенно поет случайный и вместе мощный хор из нескольких тысяч людей. Гатчина провожает нас величественным, несравненным, нашим национальным гимном...Поезд отходит...Старенький, сгорбленный, седенький священник, со слезящимися по старчески глазами, снимает наперстный крест и благословляет каждый вагон медленно, медленно отходящего нашего эшелона. Прощай, Гатчина...»

Вместо послесловия

 

Жизнь сурово обошлась с авторами мемуаров и упомянутыми в них лицами. Шеф полка, вдовствующая императрица Мария Федоровна скончалась в эмиграции 13 октября 1928 года. В 2006 году, в соответствии с ее завещанием похоронить себя рядом с мужем, ее прах перенесли в Петропавловский собор Санкт-Петербурга. Великий князь Михаил Александрович расстрелян в ночь с 12 на 13 июня 1918 года. Его брат, бывший император Николай II, вместе с семьей и приближенными, погиб в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. В.С. Трубецкой и его дочь Варвара расстреляны в 1937 году, в местах лишения свободы умерли жена В.С. Трубецкого Елизавета Владимировна и дочь Александра. М.А. Свечин, Г.А. Гоштовт, М.М. Плешков умерли в эмиграции во Франции. 10 офицеров полка и около 200 кирасир, в том числе вахмистр Баздырев, погибли в годы первой мировой войны. 5 офицеров полка расстреляно в начале 1918 года большевиками на Украине. 17 офицеров полка и значительное количество нижних чинов (точная цифра неизвестна) погибли в годы гражданской войны. Последним кирасиром, погибшим в годы Гражданской войны, является поручик Ю.Л. Собинов, сын всемирно известного оперного певца Л.В. Собинова.

В бывшем здании лазарета Лейб-гвардии кирасирского полка (Гатчина, Киевская улица, д. 4а) в настоящее время располагается Гатчинский авиационный госпиталь, в здании бывшего офицерского собрания (Гатчина, ул. Б. Жемчужина, д. 1) – жилой дом.

В здании, расположенном по адресу: г. Гатчина, Красноармейский пр., д. 2а, в котором с 1820 по 1917 годы находились казармы лейб-гвардии кирасирского полка и полковая церковь во имя св. Николая Чудотворца, теперь находится Центральный военно-морской архив Министерства обороны РФ. В настоящее время на нем размещена мемориальная доска с упоминанием о том, что в этом здании квартировали солдаты запасного авиационного батальона, поднявшие 1 марта 1917 года революционное восстание.

Липовая аллея, идущая от Балтийского вокзала к дворцу, в настоящее время называется Кирасирским бульваром. Правда, об этом мало кто знает – на этом бульваре нет ни одной обозначающей таблички с его наименованием.

Приходится констатировать, что память о Лейб-гвардии кирасирском полке Ея Величества, со славой служившем России 213 лет и являвшемся гордостью нашего города, увы, в Гатчине не увековечена…

 

Автор выражает благодарность О.А. Шевцову, к.и.н. Е.И. Юркевичу, Е.А. Родионову, Я.Б. Янушу, В.И. Николаеву, В.В. Павловскому, И.А. Семенову, МПиИКЦ «Белое дело», Обществу ревнителей истории Лейб-гвардии Кирасирского Ея Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полка (http://vk.com/club942491) за высказанные идеи, предоставленные научные труды и фотоматериалы.