18 мая 2013 года на «Русской народной линии» была републикована дискуссионная заметка Владимира Солоухина, предметом которой ещё в перестройку стала тема памятника жертвам сталинских репрессий. В своём тексте Солоухин ставил неудобные вопросы деятелям нарождающегося «Мемориала» и объяснял причины своего отказа подписаться «за» поставление монумента. Главным мотивом отказа стала для писателя привязка гипотетического памятника к шумно означенной, но ему лично показавшейся произвольной исторической отметке – 1937-му году. В глазах Солоухина не только один этот год, но и никакой вообще хронологический момент большевицкого лихолетья, взятый отдельно от всех остальных, не мог сделаться эталонным замером революционной трагедии. Своей статьёй Солоухин подводил читателя к мысли, что вся система, запущенная большевиками, держалась гнётом репрессивной силы и что задолго до сталинского утверждения на властном олимпе она принесла Русской Земле невиданное кровопролитие и изничтожение лучших сил.

В ту пору одной из иллюзий, разоблачённой Солоухиным, являлось представление, что сталинизм – единственное чёрное, но уже почти смытое пятно советской истории. Общество сохраняло к репрессиям избирательное отношение. Даже на исходе 80-х ленинский террор против «врагов революции» ещё принимался сознанием, выпестованным в ленинизме, как правомерный и допустимый. И Сталина, развязавшего террор против «врагов народа», в том числе против революционно-партийной когорты, винили прежде всего в разрушении ленинского дела. Солоухин же написал, что максимально разрушительно было само это дело.

Солоухин вовсе не собирался заниматься сбиванием верхнего слоя советского айсберга. Этим верхним слоем послесталинская бюрократия и провозгласила сталинизм, который она отдала пострадавшим на откуп, удобно сохранив для себя и руководящие кресла, и исторический статус-кво. Солоухин же подчёркивал, что свести большевицкие преступления к сталинизму, открестившись от него привычной партийной самокритикой, есть фальшивая перекидка идеологического отступного.

Для Солоухина, как для русского патриота, было ясно: преступен не один сталинизм, а 1937-й год вовсе не начальная точка большевицкого разорения. Не какой-то из этапов большевизма, но большевизм целиком и полностью, настаивал Солоухин, должен быть подвержен историческому и нравственному пересмотру.

«Вся наша земля – единый мемориал», – излагал своё вúдение плачевных итогов большевизма Владимир Алексеевич, иначе выражая то, что онемляюще звучало в его знаменитых стихах: «Россия – могила братская, рядами, по одному…», «Россия – одна могила без края и без конца».

Солоухин говорил в своей статье об общей повинности целых поколений, отданной революционному угару. Из мемуаров Надежды Мандельштам он приводил слова об «антропофагской психике», повязавшей делателей революции и её попутчиков, далеко не многими осознанной впоследствии как коллективный соблазн и грех.

Солоухин указывал на алгоритм самопожирания, который был положен в основу репрессивной партийной машины. Большевицкая «модель» превращала в гниль и мусор даже самых искренних, самых верных своих служителей, упрочивших безупречный идеализм собственного коммунистического дела потоками струящейся под ним крови.

Думается, что редакция «Русской народной линии» внесла в свою красную палитру этот неожиданный антисоветский контраст оттого, что, привыкнув мыслить идеологически зауженно, прочла в статье Солоухина слишком мало. РНЛ, кажется, поняла её как банальное опровержение стереотипа о тридцать седьмом годе, выставленного в перестройку (да ещё и раньше) вершиной всех исторических неправд «лучшего в мире» общества.

РНЛ также, вероятно, захотела ввести покойного Солоухина в ряд своих единомышленников, представив его статью как критическую по отношению к критике сталинизма. От внимания сталинистов, скорее всего, ушло то, что Солоухин в своей статье бил под корень всю коммунистическую систему.

В наш день солоухинская статья поражает не жуткостями материала, а спецификой восприятия этих жуткостей. Написано Солоухиным, что революционные казни были поставлены на поток и что революционеры палачествовали, расстреливая – по Бунину – «над клозетной чашкой». Нет! – говорят в ответ: расстрелы, бессудные убийства, глумления и издевательства – это что! – а вот вы возьмите советское образование и здравоохранение.

Судя по читательским отзывам на статью, сочувствия к безвинным жертвам проявлено в них на тысячную долю – зато благородное негодование к расстрелянным расстрельщикам, сменившим своих истязаемых в «большом пасьянсе» сталинских «чисток», – стопроцентно. Где уместно воспеть «седохом и плакахом» – не слыхать ни одной восскорбляющей ноты. Там лишь предлагают (священник Илья Мотыка) поисториософствовать на тему, отчего народ пошёл не за белыми, а за красными.

Форумчане РНЛ приводят выдержки из глубокомысленных писаний (Александр Раков), в которых ни фразой не говорится о вакханалии российского большевизма, однако государству Израиль ставятся на вид гулаговские заправилы Берман и Френкель, а учинённое Свердловым расказачивание настоятельно рекомендуется изучать в еврейских школах. Свой грех глаза не застит, и ни слова не обронено о кульбитах нынешнего российского образования, внедряющего в школы опусы об «эффективном менеджере» и возлагающего на ученические парты тетрадки, у которых обложки декорированы сталинскими портретами. Обязанность памяти – это не для нас: помнить всё, в том числе наших тухачевских и уборевичей, должны одни евреи.

Коммунистическая идеология легко мутировала нынче в плюрализм исторических мифов о русском коммунизме. В этом своём качестве она продолжает умножать ряды своих доверителей. Стало быть, как написанное Солоухиным, так и сделанное «Мемориалом» грозит сегодня обратиться празднословием и тщетой, если мы, зная уже достаточно о почти вековом нашем несчастье, всё равно скажем своё «да» большевицкой тирании. Хотя бы постфактум.

Быть может, курс перестройки, который вело извивчиво-осторожное реформаторское крыло номенклатуры, и не ставил искренней целью реальное просвещение народа (а имел цели чисто политические). И всё же нравственной силы «человеческих документов», растабуированных перестройкой, публицистики того же Солоухина, казалось, хватит сполна для уяснения смысла всего с нами происшедшего. И он крылся, конечно, не в официально обнародованных подсчётах горбачёвского архивиста Земскова.

Только вот уверенность в безвозвратно-окончательном развенчании сталинизма, как убеждаемся мы лишь теперь, была очередной иллюзией всё той же перестройки. А за оправданием Сталина как по цепочке тянется сейчас оправдание всего «красного века» – не в его достижениях (достижения присущи любой эпохе), но в его преступлениях. Так мы на всех парусах идём к тому, что по существу противоположно чаяниям и максималистично настроенного Владимира Солоухина, и раскритикованного им первого «Мемориала». К восстановлению отречённого беспамятства.

Виктор Владимирович Грановский

кандидат философских наук