«В этих «Тезисах» я не выразил никакой государственной тайны, потому что никакой тайны я не знаю. Это то, что изо дня в день обсуждается и официальной прессой, и то, что повторяет и образованная, и необразованная чернь России и Европы». Продолжение статьи Елены Семеновой о поэте Алексее Ганине (см. начало). Благодарим за предоставленный материал журнал «Голос эпохи».

Новой избранницей поэта стала эстонка Гильда. Его младшая сестра Елена вспоминала: «В Пинеге он ее нашел, их выселили из Эстонии во время гражданской войны. Когда он уехал из деревни в Москву, она ждала, ждала его и решила, что бросил... Возвратилась в Эстонию вместе с дочерью Валей. (...) Гильда — Галей мы ее звали — умерла в 1937 году в Тарту. Но все это мы через много лет узнали. Решили Галю и племянницу свою Валю разыскать после войны. Сначала писать боялись, а потом написали в Таллин... Вскоре пришло письмо от Гильдиной соседки — через почтальона нашли. Узнали, что и дочка Алеши Валечка умерла в 1941 году под оккупацией».

Жене Ганин посвятил следующие строки:

Честь, богатство, и слава, и власть —
все случайно на горестном свете.
Жить легко,
еще легче пропасть...
Только есть золотая примета,
что из сердца любовь
Даже смерть не умеет украсть.

В том краю,
где тайгу извалял дровосечный топор,
где немало цветов попримяла холодная осень,
от седых, незапамятных пор
кличут путника древние куполы сосен...

А у сосен — могильный бугор.

И на том на могильном бугре
всем, кто счастье в пути потеряет,
будь он молод и свеж,
иль с кудрями белее пурги,
три волшебных цветка расцветают
и поют о минувшей поре.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И вовек те цветы не умрут,
Их ни бури, ни гром не колышут.
И никто не минует тот путь.
Но довольные песен не слышат,
а счастливые спешно пройдут.

В 1920-1921 гг. Алексей самостоятельно издал в Вологде десять своих сборников: «В огне и славе», «Красный час», «Вечер», «Золотое безлюдье», «Кибураба» и другие. Сборник «Красный час» вышел с посвящением Есенину: «Другу, что в сердце мед, а на губах золотые пчелы — песни — Сергею Есенину!»

Почти все стихотворения из литографических сборников Ганин включил в состав книги «Мешок алмазов», в котором опубликовано одно из самых замечательных его стихотворений, знаменующее прощание с молодостью:

Мне гребень нашептал, что волосы редеют,
Что скоро заблестят, как иней, седины,-
И тише за окном, на старых сучьях рдея,
Тоскует Солнцепек о радостях Весны.

В холодной синеве природа онемела,
Поднялся белый сон над стынущим ручьем.
И где-то далеко за рощей прозвенела
Осенняя печаль отлетным журавлем.

По скошенным лугам блуждает желтый ветер,
Взмахнет седым крылом, поплачет у куста, —
И роем золотым от сгорбившихся ветел
Взовьется к облакам засохшая листва.

И чудится Душе, встревоженной мечтами, —
Безглазый лик времен дохнул из прошлых бурь,
Ветлою гнется жизнь, и мчатся дни за днями
Певучей желтизной в предвечную лазурь.

По выцветшим холмам, в туманном синем поле
И юность и мечты с ватагами страстей
Летят куда-то прочь в последней буйной воле
На огненных хребтах взбесившихся коней.

Клубятся в небесах пылающие гривы,
Все дальше звон копыт, все дальше красный скач, —
И синяя печаль в природе молчаливой
И в сердце, как любовь, таится тихий плач.

Бледнеет Солнцепек. Лучом опавший волос
Сквозь гребень проскользнул с открытого чела,
И где-то за спиной понятней шепчет Голос,
Что нет уже Весны и Юность отошла.

Наталья Солнцева писала: «Его цикл «Мешок алмазов» — это действительно царский подарок, алмазная россыпь. Каждое четверостишие отшлифовано мастером, его грани поглотили в себя свет Вселенной:

Весь мир велик, как я, а я, как мир, ничтожен.
В ничтожности миров я стал, как мир, велик.
Открыта дверь моя, иди скорей, кто может, —
Я всех светлее солнц, к чему скрывать свой лик.
Лирический герой Алексея Ганина вместил в свой мир бури и кометы, богов и гармонию космоса».

Видный московский литературный критик тех лет Н. Я. Абрамович одним из первых обратил внимание на талант молодого поэта, что стало большим событием в жизни Ганина. Алексей подарил критику книгу «Мешок алмазов» с дарственной надписью: «Николаю Яковлевичу Абрамовичу, первому, кто с восторгом и любовью заглянул в мою песенную душу и окрылил ее новой силой».

В начале 1923 года в вологодском журнале «Кооперация Севера» Ганин опубликовал свои прозаические произведения — рассказ «Иван и корова» и отрывки из романа «Завтра». В том же году он написал стихотворение «Отход», в котором неуловимо сквозит предчувствие скорой и трагической развязки своей судьбы:

Багряное крыло раскинула заря,
роняя в тучи золотые перья.
Вот так всегда бы, как иду теперь я,
без устали идти, идти без цели, зря…
У мудрых цели нет, у мудрых нет беды.
Мой путь еще высок. Лицо еще в играющем румянце.
Пускай к закату склон. Певуче льются с пальцев
в нехоженый песок веселые следы.
Был страшен долгий век. И вот спокоен час.
Дано мне каждый миг изжить тысячелетья.
Я прожил тридцать лет. О чем еще жалеть?
Печаль моя нежна, как крик вечерней чайки.
Душе легко. Растаяли года, как едкий чад,
как стон любви докучной.
Из волчьих ям не выпрыгнет беда,
 не изгрызет серебряные будни
 что виснет над рекой туманом голубым…
Пусть снова вороном хлестнется ночь в поля,
и в добрых снах меня забудут люди,
Мой голос в ветре
в звездах слышен будет…
Я в вечность отхожу
с тропинки бытия.
 

Осенью 1923 года после тяжелой травмы головы Алексей переехал в Москву. Жить приходилось впроголодь. Не имея возможности печататься, поэт работал где придется, жил на случайные заработки. Сергей Есенин помогал Ганину в публикации его произведений. Болезнь Ганина прогрессировала, но, преодолевая недуг, он продолжал много писать. По свидетельству Я.Н. Парфенова, «в 1923 году начался новый этап в творчестве Ганина. Поэт полон интересных замыслов: кропотливо собирает материалы по истории эллинов и Древнего мира, мечтая написать художественно-драматическую хронику «Освобождение рабов», вынашивает план романа о России в период с 1905 по 1925 годы, намереваясь развернуть действие на социально-экономической основе...»

Между тем, пружина по травле неугодных поэтов уже была запущена. В этом же году Сергей Есенин, Сергей Клычков, Петр Орешин и Алексей Ганин предстали перед судом. Да не за что-нибудь, а за «разжигание национальной вражды». «Разжигание» заключалось в том, что в столовой на Мясницкой, где друзья отмечали пятилетие Всероссийского союза поэтов, неизвестный обозвал их антисемитами, дебоширами, пьяницами и русскими хамами, за что тут же был ответно обруган Есениным «жидовской мордой». Будь «морда» иной, поэта бы, наверное, простили, но… «Пострадавший» Марк Роткин немедленно привел милицию, и Есенина с друзьями задержали. «Русские мужики — хамы!» — бросил Роткин им вслед. Разумеется, называть русских хамами «разжиганием» не было, а, вот, «морда» — дело совсем иного рода.

Об инциденте немедленно были оповещены редакции московских газет. На него тотчас, словно только ожидая отмашки, откликнулся известный своими скандальными статьями некто Сосновский (по определению Есенина — «картофельный журналистик»): «Лично меня саморазоблачение наших поэтических «попутчиков» очень мало поразило. Я думаю, что если поскрести еще кое-кого из «попутчиков», то под советской шкурой обнаружится далеко не советское естество. Очень интересно узнать, какие же литературные двери откроются перед этими советскими альфонсиками после их выхода из милиции и как велико долготерпение тех, кто с «попутчиками» этого сорта безуспешно возится в стремлении их переделать».

Литератор Родион Акульшин (Берегов) вспоминал:

«Поэтов продержали под замком всю ночь. Утром их освободили благодаря хлопотам Гали Бениславской, с авторитетом которой считались все следственные органы, как с первоклассной стенографисткой. А в тот же день вечером в Литературном институте был объявлен экстренный митинг по случаю «антисемитского буйства группы поэтов», как гласила тема митинга. Главная аудитория была переполнена. Все лекции были отменены, как будто решалось дело огромной государственной важности. Руководил митингом Борис Фридман (…).

— Мы должны обсудить поведение поэтов... и вынести резолюцию, оправдывающую или осуждающую наших старших братьев по перу.

Тон голоса у Фридмана был спокойный. Все знали, что он очень любит Есенина, но руководить митингом ему, вероятно, поручила комсомольская организация. (...) Борис Фридман предложил записываться всем, кто желает принять участие в прениях по щекотливому вопросу. Поднялся лес рук».

Выступивший первым студент лет восемнадцати заявил, что «выходку оголтелых поэтов» надо квалифицировать как «хулиганство» и «махровый антисемитизм» и потребовал «строжайших санкций над распоясавшимися головорезами». Как отмечает Акульшин, речи остальных ораторов были похожи одна на другую, как горошины в кульке.

Последней выступила студентка Зельда Гельман:

— Товарищи, мне трудно говорить, потому что душевная боль сжимает грудь. Я терпеливо выслушала одиннадцать человек, хотя для этого нужны были нечеловеческие усилия. Мне казалось, что я не в Институте поэзии и литературы, а на псарне, где дрессируют породистых собак, тренируя их в жестокости. Неужели все выступающие считают себя людьми? Неужели это будущие писатели, поэты, критики, преподаватели литературы, редакторы художественных журналов? Нет, нет, это разбойники с большой дороги, это жестокие палачи, это инквизиторы средних веков, это чудовища, которым чуждо все человеческое! Против кого они ополчились? Против тончайших лириков, в которых заговорило чувство национальной гордости. Которые старались убедить своих оппонентов, что русский народ дал величайших гениев во всех областях науки, искусства, литературы. Противники доказывали обратное. Под влиянием винных паров языки не знали удержу, а на помощь языкам в таких случаях спешат кулаки. Все это понятно и все это извинительно. В ссоре поэтов с нэпманами не было крупицы антисемитизма. Как может быть антисемитом Есенин, возглавляющий школу имажинистов, в которой половина евреев? В чем угодно можно обвинить Есенина и его друзей — в пристрастии к алкоголю, в легкомыслии, может быть, в честолюбии, но только не в антисемитизме! Талантами таких людей надо гордиться, а когда они оступаются и падают, к ним надо спешить на помощь, чтобы поднять, приласкать, чтобы скорее залечить больные от ушибов места. Если бы я была судьей, я бы вынесла оправдательный приговор поэтам, и, в первую очередь Сергею Есенину

На собрании присутствовал Валерий Брюсов, поддержавший Зельду Гельман. В итоге, была вынесена благожелательная для поэтов резолюция.

Но таких резолюций и выступлений было, к сожалению, мало. Страницы московских газет тех дней пестрели «мнениями народа» и «политическими оценками»...

2 декабря в помещении Союза писателей на собрании представителей различных литературных групп и московских изданий четыре поэта давали объяснения случившемуся. Петр Орешин сказал:

— Как все это произошло, не знаю, а теперь нас бойкотируют, отовсюду нам возвращают наши произведения, денег не платят, и жить нам не на что.

Примерно то же говорили другие поэты, считая, что их оклеветали, а инцидент не стоит выеденного яйца.

Тем не менее, был дан ход товарищескому суду писателей. 11 декабря газета «Вечерняя Москва» в статье «Дело четырех поэтов» информировала, что накануне, т.е. 10 декабря, в Доме печати «при переполненном зале» состоялся товарищеский суд. Поэты Есенин, Клычков, Орешин и Ганин обвинялись в «антиобщественном, хулиганском и черносотенном поведении».

Сами поэты клялись в своей глубочайшей любви к оскорбленной ими народности.

— Товарищи! — воскликнул Орешин. — Клянусь, что, как бы я ни напился, слово «жид» у меня клещами не вырвешь!

В итоге поэтам было объявлено «общественное порицание». В заключение постановления записано: «Суд считает, что инцидент с четырьмя поэтами ликвидируется... и не должен служить в дальнейшем поводом или аргументом для сведения литературных счетов, и что поэты Есенин, Клычков, Орешин и Ганин, ставшие в советские ряды в тяжелый период революции, должны иметь полную возможность по-прежнему продолжать свою литературную работу».

Но на этом дело не кончилось. Газеты продолжали бесноваться, требуя от имени «народа»: «Поэтов под народный суд!», «Им нет места в нашей семье!», «Сосновский прав, суд не прав!» И снова и снова обвиняли — в антисемитизме, в мистицизме, в идеализме и во многих-многих «грехах»….

Алексей Ганин дал ответ на эти и подобные обвинения в своей последней книге «Былинное поле»: «Многие при встрече называют меня: «Мистик». Это неверно. Это желание от серьезных вещей отделаться недомыслием. Я родился в стране, где пашут еще косулями и боронят суковатками, но где задолго до Эйнштейна вся теория относительности высказана в коротком «Авось». Это не шутка. Потому, если люди все еще не умеют уважать одиноких и от каждого требуют стадной клички, я был бы более прав, если бы рекомендовал себя: «А. Ганин — романтик начала XX века»«.

 Есенин ответил клеветникам в статье «Россияне», которая так и не была опубликована: «Не было паскуднее и омерзительнее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живем. Тяжелое за эти годы состояние государства в международной схватке за свою независимость случайными обстоятельствами выдвинуло на арену литературы революционных фельдфебелей, которые имеют заслуги перед пролетариатом, но ничуть не перед искусством. Выработав себе точку зрения общего фронта, где всякий туман может казаться для близоруких глаз за опасное войско, эти типы развили и укрепили в литературе пришибеевские нравы».

Набиравший обороты большевистский террор трезвил многие души, поддавшиеся сперва химере революции. В те же поры Есенин отмечал: «Северный простолюдин не посадит под свое окно кипариса, ибо знает закон, подсказанный ему причинностью вещей и явлений. Он посадит только то дерево, которое присуще его снегам и ветру. У собратьев моих нет чувства родины во всем широком смысле этого слова, поэтому у них так и несогласовано все. Поэтому они так и любят тот диссонанс, который впитали в себя с удушливыми парами шутовского кривляния ради самого кривляния. И только смелые, только сильные, которые не боятся никакого дерзания, найдут то «отворись», на пороге которого могут сказать себе: «О слово, отчее слово, мы ходили с тобой на крыле ветрянем и устне наши не возбраним во еже звати тебе...»«

Мотив обращения к Богу от захватившей и закружившей мирской суеты с ее мудрованиями и социальными построениями слышится и в стихах Алексея Ганина «Разуму»:

1
Мой бедный шут, мой поводырь слепой,
Мы подошли к вратам последней тайны,
А ты кричишь и тешишься игрой,
Как в первый час Зари моей случайной.

Но час Зари сгорел в дыханьи Дня,
И День ушел по облачным карнизам.
Ты не узнал творящего огня
И не коснулся края светлой ризы.

И в нашем храме жертвенник угас,
Поднялся дым и серые туманы.
И Ты в бреду пустился в дикий пляс,
Закрыл алтарь и опьянел обманом.

Дрожа, одел узорчатый колпак,
А мне — венец с кровавыми зубцами,
И пел, смеясь, что весел только мрак,
кривил лицо и звякал бубенцами.

2
От боли в сад, где скрылся вечный День,
Моя душа лучом от нас умчалась,
И я, как прах, а Ты — кривая тень,
В туманах лжи, злословя, закачались.

Мы прежнее сожгли и убежали прочь
В кричащий путь искать иные храмы.
За нами вслед плыла глухая ночь,
Свивая небо пухлыми руками.

Во чреве Ночи корчился набат.
Дышали вихрями всклокоченные Грозы,
Разинув пасть, рычал чугунный Гад,
Глотая звезд спадающие гроздья.

Тянулись ввысь обозами гроба,
Из саванов глядели мертвых лица.
Оскалив рты, кивали черепа,
И с черным карканьем носились птицы.

Но твой колпак струил все тот же звон,
И страшных тайн Ты в пляске не заметил,
Провел меня по странам всех времен,
И каждый шаг огнем и кровью метил.

Ворвался в храм с гремушкой небылиц,
Где вечность держит солнечную чашу
И медом жизни кормит райских птиц,
И бросил яд, чтоб вечность стала краше.

(Я — бог богов), в безумье начертал
На свитке времени, печаль свою лелея,
Мою любовь, как ненависть развеял
Дробил миры и червем уползал.

И вновь бежал, ныряя в тине мглы,
На красный дым вселенской печи,
Где Духи мук сжигают лик земли,
И новый крест мне взваливал на плечи.

3
Мой бедный Шут, кончай свой дикий пляс,
Кончай игру холодными огнями,
Мы все прошли. И вот последний час
Звенит в замках тяжелыми ключами.

Стонала дважды судная труба,
Наш путь крестом встает в плавучем мраке.
Из тайных врат глядит на нас Судьба,
И луч Души на камнях чертит знаки.

Врата скрипят. Несется бледный Конь.
Мы в желтом пламени последнего порога.
Молись, мой Шут, снимай свой балахон
И жги колпак за скорби в жертву Богу.

Из всех крестьянских поэтов Ганин особенно остро и ясно понял природу большевизма. Именно он в начале 20-х с несколькими единомышленниками создал программу спасения России, где выдвинул идею Великого Земского Собора, воссоздания национального государства и очищения страны от поработивших ее захватчиков. Программу предварял анализ положения России под игом большевизма:

«Россия — это могущественное государство, обладающее неизбывными естественными богатствами и творческими силами народа, — вот уже несколько лет находится в состоянии смертельной агонии.

Ясный дух Русского народа предательски умерщвлен. Святыни его растоптаны, богатства его разграблены. Всякий, кто не потерял еще голову и сохранил человеческую совесть, с ужасом ведет счет великим бедствиям и страданиям народа в целом.

Каждый, кто бы ни был, ясно начинает осознавать, что так больше нельзя. Каждый мельчайший факт повседневной жизни — красноречивее всяких воззваний. Всех и каждого он убеждает в том, что если не принять какие-то меры, то России как государству грозит окончательная смерть, а Русскому народу — неслыханная нищета, экономическое рабство и вырождение.

Но как это случилось, что Россия с тем, чтобы ей беспрепятственно на общее благо создать духовные и материальные ценности, обливавшаяся потом и кровью Россия, на протяжении столетий великими трудами и подвигами дедов и пращуров завоевавшая себе славу и независимость среди народов земного шара, ныне по милости пройдох и авантюристов повержена в прах и бесславие, превратилась в колонию всех паразитов и жуликов, тайно и явно распродающих наше великое достояние?

Причина этого в том, что в лице господствующей в России РКП мы имеем не столько политическую партию, сколько воинствующую секту изуверов-человеконенавистников, напоминающую если не по форме своих ритуалов, то по сути своей этики и губительной деятельности средневековые секты сатанистов и дьяволопоклонников. За всеми словами о коммунизме, о свободе, о равенстве и братстве народов — таятся смерть и разрушения, разрушения и смерть.

Достаточно вспомнить те события, от которых все еще не высохла кровь многострадального Русского народа, когда по приказу этих сектантов-комиссаров оголтелые, вооруженные с ног до головы, воодушевляемые еврейскими выродками, банды латышей беспощадно терроризировали беззащитное население: всех, кто здоров, угоняли на братоубийственную бойню, когда при малейшем намеке на отказ всякий убивался на месте, а у осиротевшей семьи отбиралось положительно все, что попадалось на глаза, начиная с последней коровы, кончая последним пудом ржи и десятком яиц, когда за отказ от погромничества поместий и городов выжигали целые села, вырезались целые семьи.

Вот тогда произошла эта так называемая «классовая борьба», эта так называемая прославленная «спасительная гражданская война». Но после тщательного анализа всех происходящих событий в области народного хозяйства, психологии народа, после тщательного анализа проповедей этой ныне господствующей секты изуверов, человеконенавистников-коммунистов, о строительстве нового мира мы пришли к тому же категорическому убеждению: все эти слова были только приманкой для неискушенных в подлости рабочих масс и беднейшего крестьянства, именем которых все время прикрывает свои гнусные дела эта секта.

Достаточно опять-таки вспомнить тот ужасный разгром городов, промышленных предприятий, образцовых хозяйств и усадеб, бесконечно и ежедневно происходившие реквизиции, бесчисленные налоги, когда облагалось, да и облагается и до сих пор все, кроме солнечного света и воздуха, чтобы понять: это только безответственный грабеж и подстрекательство народа на самоубийство.

Наконец, реквизиции церковных православных ценностей, производившиеся под предлогом спасения голодающих. Но где это спасение? Разве не вымерли голодной смертью целые села, разве не опустели целые волости и уезды цветущего Поволжья? Кто не помнит того ужаса и отчаяния, когда люди голодающих районов, всякими чекистскими бандами и заградилками (только подумать!) доведенные до крайности, в нашем двадцатом веке, в христианской стране, дошли до людоедства, до пожирания собственных детей, до пожирания трупов своих соседей и ближних! Только будущая история и наука оценят во всей полноте всю изуверскую деятельность этой «спасительницы народов» — РКП.

Для нас теперь нет никакого сомнения, что та злая воля, которая положена в основу современного советского строя, заинтересована в гибели не только России, как одной из нынешних христианских держав, но всего христианского мира.

Создав экономические и государственно-политические правовые теории на ложном принципе классовых противоречий, они тем самым вызвали в каждом государстве, провоцируя богатых и бедных, внутреннюю нетерпимость, разжигая их до острой ненависти, до братоубийственной бойни.

Эта хитрая и воинствующая секта, исходя из того же принципа классового расслоения, путем псевдонаучных исследований, ныне искажает истинный смысл вещей, искажает истинный взгляд на естественно-исторический и духовный путь человечества. Эта секта всеми мерами пытается заглушить в бесконечных противоречиях ход всех современных событий, стремясь таким образом расчленить и ослепить каждую национальность в отдельности, тем самым провести непроходимую бездну между подрастающим поколением и их отцами, между отдельными группами людей: создавая всюду нетерпимость, раздор и отвлекая таким образом силы народов от дружественной работы по борьбе с естественными препятствиями, парализуя творческий дух христианских народов.

Народы мира должны быть на страже, должны напрячь все свои силы, чтобы не поддаться влиянию этой изуверской секты. Всякий, кто любит свой народ, кому дороги культура и дальнейший прогресс завоеваний природы на благо народов, тот, безусловно, к какой бы нации ни принадлежал, всеми мерами должен бороться и воздействовать внутри своей страны на малосознательные массы, чтоб не допустить эту изуверскую секту к власти над данным народом.

Всякий, кто более или менее добросовестно следил за ходом событий в России, кто знает хоть в тысячной части положение Русского народа в целом, безусловно, увидит, что только путем лжи и обмана, путем клеветы и нравственного растления народа эти секты силятся завладеть миром. Путем неслыханной в истории человечества кровожадной жестокости, воспользовавшись временной усталостью народа, эта секта, пробравшись в самое сердце России, овладев одной шестой частью суши земного шара и захватив в свои руки колоссальные богатства России, еще с большей энергией и с большим нахальством проповедует свои гибельные теории, прикрываясь маской защитников угнетенных классов и наций.

Эти изуверские секты под видом дипломатических и торговых представителей Русского народа всюду рассылают агентов-проповедников, чтобы успешней делать свое противное всякому здравому смыслу дело, чтобы всюду организовать отделения своей секты, чтобы всюду сеять раздор, человеконенавистничество, чтобы всюду разжечь братоубийственные внутринациональные бойни, потому что знают: только этим путем они могут погубить христианско-европейский Запад и Америку, таким образом овладев миром.

Выдвигая как конечную цель своих стремлений лучшие принципы христианско-европейских народов: свободу, равенство всех граждан перед законом, охрану труда и заботу о народном благосостоянии и просвещении, они тем самым стараются проникнуть в доверие масс Европы и Америки. Но мы еще раз повторяем: всякий, кто умеет честно, по-человечески мыслить, тот из всего существующего положения в России ясно увидит, к чему на самом деле стремится эта изуверская секта.

Завладев Россией, она вместо свободы несет неслыханный деспотизм и рабство под так называемым «государственным капитализмом». Вместо законности — дикий произвол Чека и Ревтрибуналов; вместо хозяйственно-культурного строительства — разгром культуры и всей хозяйственной жизни страны; вместо справедливости — неслыханное взяточничество, подкупы, клевета, канцелярские издевательства и казнокрадство. Вместо охраны труда — труд государственных бесправных рабов, напоминающий времена дохристианских деспотических государств библейского Египта и Вавилона. Все многомиллионное население коренной России и Малороссии, равно и инородческое, за исключением евреев, — брошено на произвол судьбы. Оно существует только для вышибания налогов.

Три пятых школ, существовавших в деревенской России, закрыты. Врачебной помощи почти нет, потому что все народные больницы и врачебные пункты за отсутствием средств и медикаментов влачат жалкое существование. Высшие учебные заведения терроризированы и задавлены как наиболее враждебные существующей глупости. Всякая общественная и индивидуальная инициатива раздавлена. Малейшее проявление ее рассматривается как антигосударственная крамола и жесточайшим образом карается. Все сельское население, служащие, равно и рабочие массы, задавлены поборами. Все они лишены своей религиозной совести и общественно-семейных устоев, все вынуждены влачить полуживотное существование. Свобода мысли и совести окончательно задавлены и придушены. Всюду дикий, ничем не оправданный произвол и дикое издевательство над жизнью и трудом народа, над его духовно-историческими святынями. Вот он — коммунистический рай.

Недаром вся Россия во всех слоях, как бы просыпаясь от тяжкого сна, вспоминает минувшее время как золотой, безвозвратно ушедший век. Потому что всюду голод, разруха и дикий разгул, издевательство над жизнью народа, над его духовно-историческими святынями. Поистине, над Россией творится какая-то черная месса для идолопоклонников. Вся так называемая коммунистическая пропаганда и агитация, письменная и устная — вся псевдонаучная так называемая марксистская литература, и, наконец, неслыханный по своей зловредности в истории законодательства поток запретов и распоряжений самозванного правительства — эти исключительные образцы злобы, коварства, предательства и изуверской тупости являются ярким доказательством справедливости наших мнений.

Помимо террора, одним из главных и могущественных орудий в руках коммунистической секты являются пропаганда и агитация так называемого марксистского учения, которое, как известно, не только для непосвященных рабочих масс, не только для умов не вполне развитых и знакомых с прочими философскими и научными взглядами на мир вещей и исторических событий, но и для отдельных умов, более или менее способных к мышлению, в настоящее время почти во всем мире представляют немалый соблазн во взглядах, а многие вещи и явления исторического порядка, особенно в области хозяйственно-промышленного строительства, многих искренних людей приводят к значительным заблуждениям».

Сама же программа сводилась к следующим тезисам:

«1. На основании анализа русской действительности, опираясь на общеизвестные для всех очевидные факты хозяйственного и общеполитического порядка, путем повседневных систематических разоблачений (речи, беседы, воззвания и прокламации) дискредитировать в глазах рабочих масс не только России, но и всего мира деятельность современного советского правительства и III Интернационала.

2. Пользуясь всеми данными русской коммунистической революции и ее последствиями, необходимо, показав ее несостоятельность, выдвинуть новые принципы государственности, общественности, личных прав человека. В противовес коммунистической ереси мы должны рассматривать историю не как борьбу классов, а как постоянное самоусовершенствование в борьбе с природой за культурные блага. Отсюда, в противовес марксистским теориям, рассматривать государство не как «организованную эксплуатацию» одного класса другим, а как широкую организацию для совместной более успешной борьбы с естественными препятствиями за общее благо и независимость.

3. Признавая лишь как правовую, вполне самостоятельную единицу человеческого общества, мы должны признать в противовес марксизму и неотъемлемые права той личности на продукты труда, иначе говоря, признать право собственности как единственную гарантию роста культурных и экономических благ государства. Существенная причина всего краха современной России есть так называемый «государственный капитализм», он же является основной причиной и злейшей эксплуатацией всего населения и казнокрадства.

4. Вот отчего Россия, сельскохозяйственная страна, все время существования советской коммунистической власти терпит голод и всякие бесконечные кризисы. Разве не абсурд, что в 1921 году России привезли молока для всяких комиссаров и комиссарш почти на 9 млн. рублей золотом!

5. Ввиду этого недовольство существующей властью растет с каждым днем все больше и больше не только среди населения городов и деревень, так называемых беспартийных, но и среди рабочих и армии; необходимо, чтобы наша борьба с этой грабительской сектой была успешна; все лучшие силы России перенести на пропаганду государственно-национальных идей с тем, чтобы вовремя и заблаговременно недовольству масс дать в противовес большевизму и жидовскому III Интернационалу ясные формы и лозунги национального правового государства.

6. Для того чтобы окончательно свергнуть власть изуверов, подкупивших себе всех советских пройдох и авантюристов, наряду с пропагандой национальных идей и прав человека, необходимо, учитывая силы противника, в каждом городе, в каждом промышленном месте коренной России и Малороссии путем тщательного отбора и величайшей осмотрительности вербовать во всех семьях и кругах русского общества всех крепких и стойких людей, нежно любящих свою Родину. Необходимо объединить все разрозненные силы в одну крепкую целую партию, чтобы ее активная сила могла не только вести дальнейшую работу и противостоять не за страх, а за совесть враждебной нам силе, но сумела бы в нужный момент руководить стихийными взрывами восстания масс, направляя их к единой цели. К великому возрождению Великой России.

7. Выдвигая идею Великого Земского Собора, русские люди должны зорко смотреть, чтобы тайные враждебные силы раз и навсегда потеряли охоту грабежа и бесчинства народа в целом и не помешали бы в дальнейшем развернуть в России еще неисчерпанные силы на путь духовного и экономического творчества».

Эти тезисы каким-то образом оказались в ГПУ, и 13 ноября 1924 года чекисты открыли «Дело «Ордена русских фашистов»«.

2 ноября 1924 года Ганин был арестован в Москве, как руководитель организации. Ордер на арест был подписан самим Генрихом Ягодой. По свидетельству О.Н. Вышеславцевой, накануне Алексей пришел к ней домой и сообщил: «Ну, охота за мной хорошая идет, други. Пожалуй, что мы не увидимся больше».

По «делу» были арестованы еще 13 человек:

• Петр Чекрыгин, 23 лет, поэт
• Николай Чекрыгин, 22 лет, поэт
• Виктор Дворяшин, 27 лет, поэт и художник
• Владимир Галанов, 29 лет, поэт
• Григорий Никитин, 30 лет, поэт
• Александр Кудрявцев, 39 лет, наборщик
• Александрович-Потеряхин, 32 лет, литератор
• Михаил Кротков, 44 лет, юрист
• Сергей Селиванович Головин, 58 лет, врач
• Борис Глубоковский, 30 лет, артист, литератор, режиссер
• Иван Колобов, 37 лет
• Тимофей Сахно, 31 года, врач
• Евгений Заугольников, 22 лет

Полковник милиции в отставке Э. А. Хлысталов писал об участниках «Ордена» следующее: «Почти все они были друзьями Есенина. Вот их имена: талантливые художники братья Петр и Николай Чекрыгины, литераторы Виктор Дворянский, Владимир Галанов, Григорий Никитин и другие. Их обвиняли в том, что с августа 1924 года они сорганизовались и ставили своей целью путем террора и диверсий свергнуть советскую власть...»

Хлысталов утверждал, что «не попали в этот «союз злодеев» Иван Приблудный, Николай Клюев, Петр Орешин, Сергей Клычков и другие «крестьянские поэты» только потому, что их, как и Есенина, не оказалось в Москве. Кто подсказал Есенину срочно уехать в Баку, пока остается тайной (...)».

В обвинительном заключении не был назван ни один факт нарушения закона или какого-либо преступления. В процессе расследования «дела» двое арестованных потеряли рассудок. Алексею Ганину провели судебно-психиатрическую экспертизу, признавшую его невменяемым.

Допрашивали поэта известные палачи Абрам Славотинский и Яков Агранов. Допросы сопровождались пытками, что подтверждается пятнами крови, которыми буквально заляпаны листки с «тезисами», которые предъявлялись Ганину. В «Деле» сохранился протокол допроса Алексея, в котором он заявлял:

«Собственно, к политической работе я никогда себя не готовил. Я хотел исключительно работать в художественно-литературной области. Мной не написано ни одной социально-политической книги. Ни к какой политической партии я никогда не принадлежал. Но гражданином я был всегда, или, по крайней мере, стремился им быть, ибо стремился всегда по мере моих сил и способностей помогать трудовому народу, крестьянам и рабочим вырваться из того социально-экономического гнета, в котором они находились, в котором находился и я. Я приехал сюда, в Москву, как в центр научной и литературной работы. (...) Но приезд мой оказался роковым. Я оказался в крайне отчаянном положении: без работы, без комнаты, без денег. И так продолжалось до ареста. Питался я большей частью в кафе Союза поэтов «Домино». Позднее — «Альказар» и «Стойло Пегаса», ночевал — где застанет ночь.

Таким образом, моя конспиративность есть не более как хроническое безденежье и отсутствие комнаты. (...) Я окончательно остался на мели, во власти всяких случайностей. Вечера до глубокой ночи проводил в кафе, пивных, а ночевать уходил к моему бывшему другу поэту Есенину, в дом «Правды» по Брюсовскому переулку, где познакомился с его тогдашней женой Галей. (...)

В доме «Правды» после процесса («Дело четырех поэтов») ночевать было нельзя. (...) В это же время, а может быть несколько раньше, меня познакомил Есенин с Айседорой Дункан, как со своей бывшей женой... из всех знакомств у Айседоры у меня осталось одно — скульптор Коненков, у которого я был однажды с Есениным и Рабиновичем. Осматривали мастерскую Коненкова, эту необычную сокровищницу. Разговоры — исключительно были о скульптуре. (...)

В день ареста я... уходил покупать пальто на Смоленский рынок, т. к. накануне получил семьдесят рублей в Хлебопродукте (жалованье). (...)

Тут вы спрашиваете и о фашизме, и о Национальном комитете, и о заговоре к вооруженному восстанию, захвату власти, и о терроре и просто об агитации...

Объединяя случайный материал, повторяя собранный мной из официальных изданий, из случайных фраз и белогвардейских листовок для моей работы «Тезисы», я полагал, что не делаю особых преступлений. В этих «Тезисах» я не выразил никакой государственной тайны, потому, что никакой тайны я не знаю. Это то, что изо дня в день обсуждается и официальной прессой, и то, что повторяет и образованная, и необразованная чернь России и Европы. (...)

О существовании национального комитета, о существовании типографского шрифта или оружия или взрывчатых веществ я не знаю. И никто мне об этом не говорил. Что касается лично меня, то в этом направлении я не предпринял ни одного делово-конкретного и вообще никакого шага. (...)

Примите мое раскаяние и, если можно, оставьте мне жизнь.

17 ноября, А.Ганин».

Но жизнь поэту не оставили… Секретарь Президиума ВЦИК СССР Енукидзе 27 марта 1925 года единолично принял решение на внесудебный приговор, разрешив коллегии ОГПУ расправиться с «фашистами»:

«Считая следствие по настоящему делу законченным и находя, что в силу некоторых обстоятельств передать дело для гласного разбирательства в суд невозможно — полагал бы: «Войти с ходатайством в Президиум ВЦИК СССР о вынесении по делу Ганина А. А. внесудебного приговора».

По приказу В. Менжинского, Г. Бокия и Я. Петерса были расстреляны: Ганин, братья Чекрыгины, Дворяшин, Галанов и Кротков. Остальным дали 10 лет Соловков, откуда возвратились лишь двое.

«Как погиб брат? — вспоминала сестра поэта Мария. — Я была в 1925 году у прокурора Кудрявцева Пимена Васильевича в Вологде. Он сказал, что Алексей якобы написал поэму, порочащую Троцкого, и напечатал ее в «Московском альманахе» в 1924 году. Их забрали несколько человек. Его судил военный трибунал».

По-видимому, прокурор Кудрявцев имел в виду поэму Ганина «Былинное поле»:

Нежить лесная пошла наобум,
Забирается в брови и бороды,
Забирается в уши, за гашники,
Чтобы силу по капельке высосать,
Чтобы веру по крошечке выжевать.

Знает поганая мелочь секрет:
Силу мирскую не свалит гора,
Да тля незаметная гору подточит...-

Знает поганая и другой секрет:
В думах мужичьих просторно,
как в поле,

Гуляй, кому надо, что хочешь, топчи, —
Только про счастье мужичье шепчи,
Да жалобней вякай про горькую долю.

Будут покорны тогда силачи,
Красные речи замажутся сажей.
Сами друг другу могилы укажут,
И сами себе панихиду споют...

Алексей Ганин был расстрелян в подвалах Лубянки после жестоких пыток, которыми руководил начальник седьмого отдела СО ОГПЦ Абрам Славотинский. Двоюродный внук поэта Евгений вспоминал: «По рассказам моей бабушки Анны — Алексей Алексеевич Ганин — вологодский поэт, ближайший друг Сергея Есенина, сын двоюродного брата моего деда, — был расстрелян большевиками-интернационалистами 30 марта 1925 года в Бутырской тюрьме в день своих именин, почитаемый как день Святого Алексея — Божьего человека. Вместе с ним были расстреляны семь молодых русских поэтов, верных Православию. Алексей Ганин принял смерть в возрасте Христа. Прах его погребен на территории Яузской больницы».

Остается добавить, что при производстве в 1966 году дополнительного расследования объективных данных о принадлежности Ганина и других лиц к организации «Орден русских фашистов» обнаружено не было.

Родные долго не знали, что случилось с Алексеем. Летом 1925 года младший брат Федор съездил в Москву, чтобы разыскать его. Вернулся мрачнее тучи, не зная, как сообщить матери страшное известие. Сказал старшей сестре Шуре: «Алешку расстреляли» — и заплакал. Сестра Елена вспоминала: «Федор-то в Алексее души не чаял. Приехал из Вологды, где узнал о расстреле Алексея. Никому ничего не сказал, боялся за мать — думал — с ума сойдет. Она каждый день фотографии перебирала. В мезонин поднималась — сидит и плачет. И я с нею...»

Федор Ганин был арестован в 1937 году, а в 1941 году «умер в местах заключения»… Дом Ганиных сгорел. В огне погибла уникальная библиотека поэта, многие его рукописи, письма. Спасти удалось только «Евангелие», которое ему подарил священник с надписью. Самой деревни уже нет также. На месте дома, в котором родился и вырос поэт, поставлен памятный камень.

Гонимый совестью незримой за чью-то скорбь и тайный грех,
К тебе пришел я, край родимый, чтоб полюбить, прощая всех.

В твоих полях, в твоем покое, в шелковых мхах твоих ланит
От Зла и каменного воя я думал сердце схоронить.

Я думал бред души неверной стряхнуть в безвременной поре
И за лесной твоей вечерней молиться радостной Заре.

Украдкой выгоревать стоны под сенью звездного шатра
И расплеснуться красным звоном в твои певучие ветра.

Но кто-то дико заглумился над сном и сказкой вековой
И новым перстнем обручился яс той же скорбью полевой.

Опять над Русью тяготеет усобиц княжичий недуг
Опять татарской былью веет от расписных, узорных дуг.

И мнится: где-то за горами, в глуби степей, как и тогда,
Под золочеными шатрами пирует ханская орда.

Опять по Волге буйно-красен, обнявшись с пленною княжной,
В узорных челнах Стенька Разин гуляет с вольной голытьбой.

И широко по скатам пашен, разнесшись в кличе боевом,
И днем и ночью грозно пляшут Огонь и Смерть в краю родном.

А по лесам, где пряхи Ночи сплетали звездной пряжей сны,
Сверкают пламенные очи и бич глухого Сатаны.

Умолкли песни голубые, и с травяной твоей спины
Сорвали ризы парчевые твои неверные сыны

И ты исстеганные руки возносишь к правде неземной,
И злей смеется крестной муке и добрый друг, и недруг злой.

Неотвратимо роковое в тебе гнетет твоих сынов,-
Но чует сердце огневое — Ты станешь сказкой для веков.

Источник: Голос эпохи. 2014. №1.