Статья, посвященная второму «московскому процессу» 1937 года, которая была опубликована с небольшими сокращениями в журнале «The New Times. Новое время» (2017. 23 января. № 1 (431)). Публикуем полную версию.

Последний анекдот Радека

Старый большевик Карл Радек (Собельсон) любил сочинять анекдоты и афоризмы. Например, о том, как Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин — из Политбюро. Или о том, что Лев Троцкий решил покончить самоубийством и вызвал Иосифа Сталина на социалистическое соревнование. Последний анекдот Радек рассказал во время допроса на втором московском процессе зимой 1937 года. Когда прокурор СССР Андрей Вышинский начал опрашивать подсудимых, не «нажимали» ли на них в НКВД, Радек бодро отрапортовал: «Не меня мучили, а я мучил следователей, заставляя их делать ненужную работу». Дремучие следователи, вероятно, усмехнулись, хотя в каждом слове бывшего члена ЦК и ответственного сотрудника Коминтерна звучал сарказм.

С чувством юмора отнесся к очередному спектаклю в Москве посол Германской империи граф Фридрих фон дер Шуленбург. Его развеселила нелепая версия Вышинского о том, что троцкисты собирались способствовать поражению СССР в войне с Германией, рассчитывая затем управлять побежденной страной «под фашистским контролем». Германия, как отметил Шуленбург в своей телеграмме в Берлин, никогда бы не стала вести войну, чтобы привести к власти в России таких персонажей «как Бронштейн и Собельсон». Ничтожность московского фарса подкреплялась и конфиденциальными заявлениями торгпреда СССР в Германии Давида Канделаки, в то же самое время зондировавшего почву о перспективах советско-германского сближения. Сталин искал контактов с Гитлером, несмотря на то, что Троцкий — злейший враг СССР — клеймился сталинский пропагандой в качестве «агента Гестапо». Сотрудник Наркомата иностранных дел Георгий Астахов, впоследствии сыгравший важную роль в подготовке пакта Молотова — Риббентропа, в частной беседе с представителем германского информационного бюро в Москве Эрвином Шуле доверительно сообщил ему, что очередной процесс над агентами Троцкого не имеет антигерманской направленности. Таким образом, кампания вокруг судилища в первую очередь предназначалась для внутреннего употребления.

Карл Радек — циник, хвастун и болтун — несмотря на ум, острое перо и знание языков, популярностью среди ленинцев не пользовался. После того как в 1929 году Радек подвел под расстрел известного чекиста Якова Блюмкина, по наивности поделившегося с ним намерением установить за границей контакты с Троцким, многие старые большевики перестали подавать «Карлуше» руку. Затем, забыв о симпатиях к левой оппозиции, он стал верным клевретом Сталина, любившего самоуничижение и антисемитские шутки Радека. Тем не менее, многие современники удивились, узнав о том, что Радек избежал расстрела, по крайней мере, временно. Неизбежно возникал вопрос: а зачем вообще Сталину потребовался новый спектакль, подготовленный чекистами бестолково и в гораздо большей спешке, по сравнению с первым московским процессом?..

Организаторы: расчеты и резоны

Создать и разоблачить «параллельный антисоветский троцкистский центр» Сталин приказал по линии ГУГБ НКВД вскоре после расстрела осужденных во главе с Львом Каменевым и Григорием Зиновьевым. На роли главарей мифического «центра» намечались деятели троцкистской оппозиции 1920-х годов, ранее входившие в руководящие партийные органы, а ныне занимавшие другие должности: первый заместитель наркома тяжелой промышленности СССР Георгий Пятаков, сотрудник газеты «Известия» Карл Радек, первый заместитель начальника Центрального управления шоссейных дорог и автомобильного транспорта при Совнаркоме СССР Леонид Серебряков и первый заместитель наркома лесной промышленности СССР Григорий Сокольников. При этом Серебряков и Сокольников были арестованы НКВД еще летом 1936 года, до первого процесса, а Пятаков и Радек — в середине сентября.

Новые установки озвученные Николаем Ежовым, заведовавшим отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б), и курировавшим подготовку второго процесса, озадачили даже бывалых чекистов: наркома внутренних дел генерального комиссара госбезопасности Генриха Ягоду и начальника Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД комиссара госбезопасности 2-го ранга Георгия Молчанова. Возможно, что одной из причин отставки Ягоды, которого в конце сентября сменил Ежов, стала недостаточная служебная ревность бывшего наркома, сомневавшегося в целесообразности заданного сценария. Молчанова чуть позже сняли с должности начальника отдела и перевели в Белоруссию. Выполняя сталинское поручение, Ежов требовал, чтобы члены «центра» признали себя не просто эмиссарами Троцкого, но и агентами Германии и Японии, собиравшимися «реставрировать капитализм» в СССР в интересах иностранных держав.

Таким образом, Сталин преследовал несколько комбинированных целей.

Во-первых, речь шла о личной и политической мести: в лучших традициях преступного сообщества диктатор хотел физически уничтожить всех наиболее видных сторонников Троцкого, независимо от степени их лояльности, глубины раскаяния и серьезности разоружения перед партией. Реальное количество идейных троцкистов в СССР, находившихся к концу 1936 года преимущественно в лагерях и ссылках, исчислялось несколькими тысячами человек. В живых не могли остаться ни они сами, ни их прошлые лидеры, в абсолютном большинстве скомпрометировавшие себя капитуляциями конца 1920-х — начала 1930-х годов.

Во-вторых, от «троцкистского центра» следователи НКВД могли легко перебросить мостик к «правым», и тем самым подготовить расправу над Алексеем Рыковым и Николаем Бухариным — с сентября 1936 года они пребывали в наивной уверенности, что прокуратура СССР прекратила против них расследование. При этом если Бухарин и Рыков рассчитывали на заступничество и поддержку со стороны члена Политбюро ЦК ВКП(б) Серго Ордожникидзе, то арест его первого заместителя по наркомату тяжелой промышленности невольно бросал тень и на самого наркома, имевшего смелость возражать и перечить Сталину.

В-третьих, обвинения в «измене родине» дискредитировали оппозицию в глазах тех советских людей, которые теоретически ей сочувствовали и жалели оклеветанных «вождей Октября». В-четвертых, мифы о террористической деятельности троцкистского подполья позволяли Сталину худо-бедно объяснить бесчисленные катастрофы и несчастные случаи в советской промышленности, страдавшей высокой аварийностью из-за низкой культуры труда, систематических нарушений норм строительства, производства и техники безопасности. Наконец, существовала еще одна причина для поспешной инсценировки в Доме Союзов, которая «случайно» вскрылась в ходе самого процесса.

Жертвы: мотивы поведения

Подготовка процесса шла на протяжении четырех с половиной месяцев и велась сотрудниками НКВД из рук вон плохо. Следователи, кроме четверки руководителей «центра», собирались вывести на процесс еще тринадцать подлинных и мнимых троцкистов, занимавших разные должности в советском хозяйственном аппарате — бывшего чекиста и заместителя наркома путей сообщения СССР Якова Лившица, бывшего командующего Московским военным округом и начальника сельскохозяйственного отдела Управления рабочего снабжения Кузбасстроя Николая Муралова, заместителя начальника Кемеровохимкомбинатстроя Якова Дробниса, начальника строительства Новосибирского завода горного оборудования Михаила Богуславского и других специалистов, подходивших по своим должностям на роли местных организаторов диверсий и вредительства.

Однако полученные показания не проверялись, не стыковывались друг с другом, и не подкреплялись хотя бы символическими доказательствами. Главными уликами оставались запротоколированные слова обвиняемых. В результате нелепости предварительного следствия дискредитировали весь спектакль. Например, Пятаков заявил, что 12 декабря 1935 года летал на конспиративную встречу с Троцким в Осло из Берлина, где находился в составе советской делегации, а затем вернулся из Норвегии в Германию. Однако норвежская пресса после проверки изложенных фактов еще во время процесса опубликовала заявление, что ни один гражданский самолет не приземлялся на указанном аэродроме в течение декабря 1935 года. Один из подсудимых, снабженец Валентин Арнольд рассказал Вышинскому о том, как собирался пожертвовать собой, чтобы убить в организованной им аварии председателя Совнаркома СССР и члена Политбюро Вячеслава Молотова. И тут же заявил об обещанной ему высокой карьере — за убийство Молотова — после прихода троцкистов к власти.

Признания и самооговоры добывались сотрудниками НКВД при помощи опробованных способов — давления, шантажа судьбой родственников, гарантий сохранения жизни, манипуляций ответственностью перед партией за разоблачение троцкизма и прочих средств. Использовались многочасовые «конвейерные допросы» и «стойки».

Пятакову, скорее всего, давались какие-то обещания от имени Орджоникидзе, который, в свою очередь, верил Сталину. Большую помощь следователям оказал Радек, включившийся со всем пылом в сочинение необходимых протоколов в обмен на гарантии жизни. Именно Радек готовился обличать Бухарина в связях с троцкистским подпольем, прекрасно понимая, что это будет стоить тому жизни. В итоге все семнадцать будущих подсудимых, включая двух предполагаемых сексотов — Алексея Шестова, управлявшего рудником в Кемеровской области, и Ивана Граше, старшего экономиста Главхимпрома — согласились играть отведенные им роли в готовившемся спектакле.

Финал

Второй московский процесс состоялся в Доме Союзов с 23 по 30 января 1937 года. В заседании Военной коллегии Верховного суда СССР председательствовал армвоенюрист Василий Ульрих, сыгравший огромную роль в организации советского государственного террора, и специализировавшийся на ведении судебных процессов против «врагов народа» с предрешенными приговорами. Четырнадцать подсудимых от услуг защитников «отказались», а трое получили адвокатов, усердно подыгрывавших стороне обвинения, которую представлял Вышинский.

Власть использовала процесс для очередной пропагандистской кампании и нагнетании истерии в стране накануне санкционированных массовых расстрелов по разнарядкам, направлявшихся из Москвы в территориальные органы НКВД. Любые публичные сомнения в достоверности показаний рассматривались в качестве государственной нелояльности. Поэтому бурный восторг по поводу разоблачения «троцкистского центра» выражали все советские люди, принуждавшиеся к лицемерию — и те, кто верил, и те, кто не верил в реалистичность сведений из официальных судебных отчетов. В связи с январским процессом достигла апогея травля Бухарина и Рыкова, которых Сталин собирался морально добить на грядущем пленуме ЦК ВКП(б).

Наиболее сенсационной новостью процесса стала одна фраза из показаний Радека данных 24 января: «Путна встречался со мной, передав одну просьбу Тухачевского». Речь шла о военном атташе СССР в Великобритании комкоре Витовте Путне, арестованном НКВД в августе 1936 года по обвинению в заговорщической деятельности. Тем самым подчеркивались контакты «троцкистского центра» в высшем комсоставе РККА. Однако как гром среди ясного неба в связи с этим прозвучало имя первого заместителя наркома обороны СССР маршала Михаила Тухачевского. И хотя Радек в следующем диалоге с Вышинским как будто дезавуировал любые подозрения в адрес военачальника, было ясно, что не только для Тухачевского, но и для командных кадров Красной армии, которых репрессии и чистки практически еще не коснулись, прозвучал тревожный сигнал с непредсказуемыми последствиями.

30 января 1937 года Военная коллегия Верховного суда СССР огласила приговор. Из 17 человек 13 были приговорены к расстрелу, включая Пятакова и Серебрякова. Их расстреляли 1 февраля. Услужливого Радека, Сокольникова и Арнольда осудили на 10 лет лагерей, а инженера Михаила Строилова — на 8 лет. Тем самым Сталин подавал надежду на сохранение жизни участникам грядущих судебных спектаклей в случае их сотрудничества со следствием. Однако в 1939 году сотрудники НКВД организовали убийства Радека и Сокольникова в местах заключения, свалив их гибель на сокамерников. Арнольд и Строилов в числе других заключенных были расстреляны сотрудниками НКВД под Орлом в сентябре 1941 года. Таким образом, Сталин уничтожил всех осужденных по сфабрикованному второму московскому процессу.